Лев - Конн Иггульден
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Человек, обращавшийся в этом тесном помещении к собравшимся, сильно потел. Гесиод, царь Тасоса, был на несколько десятков лет старше любого здесь. Сюда он пришел один, без охраны и, возможно, поэтому нервничал в присутствии афинян, хотя в равной мере причиной могли быть теснота и теплая, душная ночь.
Внимал ему один лишь Кимон, прочие не спускали глаз с наварха, расхаживавшего по комнате, как волк в клетке.
– Я не прошу освободить меня от клятвы, – говорил Гесиод. – Я лишь прошу освободить меня на год от уплаты взноса. Мы продаем древесину, мрамор и мед. Этот корабль, возможно, построен из леса, выросшего на Тасосе. Но деревья твердой породы растут медленно. Если я снова вырублю лес, чтобы внести взнос в казну Делосского союза, в следующем году мы будем голодать. Рынок мрамора рухнул без Персии, и ульев еще слишком мало. Мед не едят каждый день. Нам нужна передышка, и тогда в следующем году или через год мы сможем внести больше. Все, конечно, в руках богов.
Кимон остановился, собрав на себе взгляды всех присутствующих. Речь шла не о том, кто главный в этой комнате, и не о том, у кого власть в Делосском союзе. После ухода спартанцев хозяевами Эгейского моря безоговорочно стали Афины. Кимон был не только архонтом и стратегом, но и навархом союзного флота и в этом отношении шел по стопам Ксантиппа. За прошлый год Перикл хорошо узнал его и не раз спрашивал себя, сможет ли когда-нибудь командовать людьми так, как это делает Кимон и как делал его отец. Он сомневался, что это умение приходит с возрастом или сопутствует высоким званиям, хотя они, конечно, играли роль.
Кимон не позволял себе слабостей и достиг высот в своем деле. Возможно, только это и было важно.
Интересно, кем они выглядят в глазах царя Тасоса, молодые капитаны и стратеги, к которым он вынужден обратиться с просьбой. Старик обвел взглядом собравшихся, вероятно надеясь найти какую-то поддержку. Но на самом деле значение имел голос только одного из них. Все ждали, когда он прозвучит, хотя Перикл, зная Кимона достаточно хорошо, мог произнести эти слова сам. По правде говоря, Гесиод, царь Тасоса, был не первым, кто просил об особых условиях или финансовой помощи. Перикл мог назвать с полдюжины небольших государств, выступавших за пересмотр части заключенного договора.
– Ты говоришь так, будто это простой вопрос, – негромко сказал Кимон.
Старик начал отвечать, но наварх поднял руку.
– Поддержание флота на плаву обходится в суммы, которые ты даже не представляешь. Мы должны платить людям, а их десятки тысяч. Нам нужны еда и вино, чтобы поддерживать их силы. Дальше. Ремонтные работы – мачты ломаются, канаты рвутся. Только сегодня утром у человека под ногами провалился прогнивший настил. Для замены требуются доски, которые сушили не меньше года. Те запасы хорошей древесины, что хранятся на суше, должно охранять, чтобы их не растащили. А еще охранять нужно посевы и скот. И за все надо платить. Ты это себе представляешь? Флот, подобный нашему, это целый народ или его правая рука.
– Один год передышки, и мы могли бы… – быстро заговорил царь, пытаясь предотвратить уже очевидный вывод.
Кимон покачал головой:
– Я уже перечислил тебе наши потребности. Флот – это безопасность для твоей древесины, мрамора и меда. Пираты больше не нападают и не сжигают ваши корабли. Персы больше не высаживаются на побережье, не забирают ваших женщин и не убивают ваших парней. В какую цену ты определил их жизни, когда шел сюда, чтобы торговаться с нами – с теми, кто высматривает на горизонте врагов, чтобы вы могли жить в мире и покое?
Перикл видел, что Кимон разозлился. Он всегда был суров и резок с торговцами. Да, Кимон понимал, что без них не обойтись, но для них главным в мире был денежный расчет, а для него – что-то другое. Золото и серебро интересовали его так же мало, как Аристида. У него была одна забота – флот и влияние Афин. В сравнении с этим все прочее представлялось ему мелочью. Интересно, ростовщики когда-нибудь стучали в его дверь перед рассветом? В этом Перикл сомневался.
Царя определенно задело, что его отчитал человек, годящийся ему в сыновья.
– Архонт Кимон, – сухо заговорил он, – народ Тасоса благодарен флоту, но хочу напомнить, что мы не просители. Мы вносим свою долю, и каждая семья платит ради этого подати. Люди носят лохмотья, и молодые матери плачут, отдавая свои последние монеты.
– Думаешь, им было бы лучше, стань они рабами персов? Стали бы они тогда плакать? Без флота это море не было бы нашим. Это я знаю точно. Люди пользуются благами свободы, а торговля процветает, когда есть такие, как я, готовые ответить на любую угрозу. Если придут волки, мы встретим их. Из этого проистекает все, что вы цените. Без этой силы все решает случай – отнимут или нет у тебя то, что ты любишь.
– Волки, о которых ты говоришь, не те ли, что стоят на якоре вокруг Тасоса? Или просто корабли союза задерживают моих торговцев? – Царь покраснел, но все же овладел собой. – Ваши корабли стоят вокруг Тасоса уже почти год. Никакого движения! Если нам суждено голодать, какая разница, кто препятствует разгрузке зерна?
Кимон снова прошелся по комнате, как будто в движении черпал силу или спокойствие.
– Ты поклялся богами и железом, Гесиод, вместе со всеми остальными. Слитки, которые мы штамповали и сбрасывали в море у Делоса. Эти клятвы действительны до конца света. Нападение на одного из нас есть нападение на нас всех. Мы поклялись стоять вместе. Мы поклялись, что ради общей цели будем каждый год давать серебро, корабли или людей. В этом году в Афинах спущены на воду три новых корабля и еще три строятся. Мы готовим экипажи к войне и болезням и не жалуемся. А что Тасос? Разве вы когда-то не добывали золото?
Гесиод бросил на него гневный взгляд, но снова взял себя в руки. Перикл вспомнил, что семья Кимона владела рудниками на севере, где-то во Фракии, неподалеку от Тасоса. Судя по реакции царя, об этом знали далеко не все.
– Наши копи обвалились, – сказал Гесиод. – То, что осталось, почти ничего не стоит.
