Доверие - Димитр Ганев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А четвертая? — простонал комбат. — Четвертая!..
Он ясно видел, как один танк угрожающе приближался к позиции батареи. Танк или мишень — все едино… Боеприпасов больше не было. Труд, напряжение, надежды — все пошло прахом.
На наблюдательной вышке царила безмолвная тишина. Вот танк уже достиг предельной дистанции. Еще миг — и его пулеметы изрешетят машины, и уже ничто не сможет спасти батарею от поражения.
— Гранатометы! — успел прокричать командир батареи, и водители боевых машин мгновенно начали расчехлять оптические прицелы. Затем двинулись вперед, но через десять метров неожиданно остановились. А гранаты? Гранаты на эту стрельбу не выделили.
В этот момент взвилась красная ракета, означавшая конец стрельбы.
Пока покрытые пылью газики перевозили офицеров инспекторской комиссии к лагерю, полковник собрал личный состав батареи на командном пункте.
— Если бы был настоящий бой, как бы вы поступили? — спросил он. — Неужели вы оставили бы батарею противнику? — Он пристально посмотрел в их глаза.
— Должны были взорвать… — отвечали сразу несколько бойцов.
— Но у вас кончились снаряды, кончились гранаты. Имеется еще связь?
Солдаты умолкли. Теперь они чувствовали, что поражение неизбежно. Они сами видели, как один танк невредимым чуть было не въехал на позицию их батареи. Они не предполагали, что такое возможно. Они без промаха поражали все мишени, и победа всегда была на их стороне! Бойцы молчали.
— Ну что, ребята, не можете ответить, а? — спрашивал полковник.
И он, и солдаты смотрели вверх, в сторону зеленых гор, с которых под вечер потянуло живительной прохладой. Где-то высоко в чистом небе парил сокол. Рядом кружили перепела, вспугнутые грохотом боя. Солдаты молчали, и эти затянувшиеся минуты отняли у них последние силы.
— Единственное решение — вызвать на себя огонь своей артиллерии, товарищ полковник! — неожиданно сказал комбат.
— Бой требует управления, товарищ старший лейтенант! — ответил ему полковник.
— Данные готовы! Разрешите подать команду? — дерзко продолжал комбат, развернув карту.
И тут бойцы, смущенные не столько строгостью полковника, сколько дерзостью своего командира, обрадовались, увидев, как на суровом лице инспектора засияла улыбка. Этот мрачный поседевший человек преобразился, и его глаза весело заблестели. Мелкие морщинки, образовавшиеся вокруг них, сжались, словно хотели впитать влагу случайно выступившей слезы… Сейчас полковник выглядел другим человеком, и невольно каждый боец вспомнил о своем отце. Их так ошеломила эта долгожданная улыбка, что никто не заметил, как около них остановился новенький газик и из него вышел генерал.
Все от неожиданности вскочили и вытянулись. Генерал махнул старшему лейтенанту рукой, чтобы тот не рапортовал. Посмотрел на батарейцев веселыми глазами и дружелюбно сказал:
— Благодарю вас, товарищи бойцы, за отличную стрельбу!
— Служим Народной Республике… — Ответ получился разноголосый, нестройный, но в нем были радость и готовность к свершению новых дел.
— Благодарю вас, товарищ старший лейтенант! Порадовали души старых артиллеристов! Искренне радуюсь и завидую вам, полковник Тошев! Таким командиром, как ваш сын, может гордиться любой отец… — добавил, улыбаясь, генерал. И, пожав руки старшему лейтенанту и полковнику, направился к машине.
Бойцы так и ахнули от восторга. Много пришлось потрудиться в эти дни батарейцам, и сейчас они просто не знали, как выразить свою радость. Им не хватало слов, чтобы точно выразить, что они чувствовали. Иной казалась им потрескавшаяся от жары земля и этот летний день… Оглушенные грохотом стрельбы, они, как во сне, наслаждались призывным воркованием диких голубей, вводом далеких пастушьих колокольчиков. И были счастливы, как был счастлив и этот очень рано поседевший инспектор.
ДО ЗАВТРА ЕЩЕ МНОГО ВРЕМЕНИ
— Подпишите свои свидетельские показания! — сказал следователь, протягивая пачку листов, исписанных витиеватым, крупным и некрасивым почерком.
«Как будто культурный парень, а человека ни во что не ставит… Будет копаться в душе, пока не вытащит то, что ему нужно, и бросит в каталажку», — грустно подумал старшина Белов, бегло читая написанное. В его сознании снова воскрес тот тяжелый день, о котором он только что рассказал.
Было воскресенье. Мог разрешить пяти бойцам увольнение в город. Как всегда, собрал их после обеда, проверил, кто и как выполнил задачи, и поставил вопрос на голосование: кто окажется счастливчиком?
Солдаты рассудили по справедливости и сами предложили имена увольняющихся. Трудно что-либо скрыть от коллектива. Спросил их намеренно об Арсове. Они не соглашались. За три дня до выходного ему прокололи талон за нарушение правил дорожного движения. Не заслуживает — и все тут. Потом капитан Боев, начальник штаба, снова позвонил ему: «Почему не отпущен в увольнение рядовой Арсов? Ведь он уже наказан за свое нарушение». Белов ответил, что коллектив взвода не согласен, чтобы Арсов получил увольнение в город. Боев вскипел и приказал немедленно выписать ему увольнительную. Старшина поколебался и в первый раз за время службы пунктуально не выполнил приказ, а выдал солдату его служебную книжку и направил к начальнику штаба. Так рядовой Арсов получил увольнение в город…
Да, все было записано точно. Но разговор заткнулся. Следователь прерывал его, в резкой форме задавал вопросы, нервничал. Почему? Белов вспомнил, что частенько встречал его вместе с капитаном Боевым. Неужели свалят вину на его седую голову? Получится крайне несправедливо, но… пусть будет так.
Белов нервно расписался и возвратил бумаги. Кто знает, почему в голову ему втемяшилась мысль, что следователь задумал против него что-то недоброе.
— В каком уставе записано, что командир обязан спрашивать у своих подчиненных, кого отпускать, а кого не отпускать в город? — второй раз спросил капитан.
Белов помолчал, подумал секунду и ответил, что по уставу он отвечает за воспитание подчиненных ему бойцов. Упорно внушал им контролировать себя, помогать друг другу, быть постоянно бдительными, потому что командир не всегда будет с ними. А увольнение — это не просто поощрение, им пользоваться следует по справедливости.
