Дело Кольцова - Виктор Фрадкин

Участвовали в конгрессе следующие известные иностранные писатели: Андре Жид, Анна Зегерс, Андре Мальро, Бертольт Брехт, Анри Барбюс, Генрих Манн, Лион Фейхтвангер, Мартин Андерсен-Нексе. В состав советской делегации входили — Алексей Толстой, Александр Корнейчук, Николай Тихонов, Федор Панферов, Всеволод Иванов, Александр Щербаков, Владимир Киршон, Павло Тычина, Иван Луппол и сам Михаил Кольцов. Неофициальным членом советской делегации стала Марина Цветаева, жившая в Париже. Конечно, самым крупным «писателем» (имеется в виду комплекция) являлся Щербаков. Не было ни Горького, ни Шолохова, ни Булгакова, ни Бабеля, ни Пастернака, ни других, сколько-нибудь известных на Западе писателей.

Незадолго до начала конгресса в Париже установилась необычная жара, температура доходила до 40 градусов. Первое, что были вынуждены сделать московские гости, — это снять свои наспех пошитые в Москвошвее одинаковые пиджаки. Для проведения конгресса был снят вместительный зал «Мютюалитэ», расположенный в центре французской столицы. Гостей встречал и размещал Михаил Кольцов.

Конгресс начался с крупной и неожиданной неприятности — покончил с собой молодой, талантливый французский писатель-сюрреалист Рене Кревель. Он оставил предсмертную записку, которую просил прочитать участникам конгресса. В этой записке он объяснял свой поступок несогласием с «просоветскими» установками и критиковал сталинский режим. Хотя говорили, что причины его самоубийства были совсем иными. Кревель, как и Андре Жид, относился к так называемому сексуальному меньшинству, то есть он был гомосексуалистом. Сложности на этой почве скорее всего и были причиной его смерти. Руководство конгресса, несмотря на многочисленные требования, отказалось оглашать записку Кревеля. На второй день произошел неприятный для представителей СССР инцидент: выступил не то Поль Элюар от имени Андре Бретона, как пишет в своих мемуарах Эренбург, не то сам Андре Бретон, как пишет в своей книге Берберова. Неважно, кто именно выступал, важно другое: перед советской делегацией был поставлен ряд весьма неприятных для нее вопросов: во-первых, — о положении в СССР, во-вторых, — о сталинизме, в-третьих, — о самом Сталине и, наконец, о судьбе французского писателя Виктора Сержа, арестованного в Советском Союзе органами НКВД, но, к счастью для француза, отпущенного на свободу (видимо, это было сделано специально, чтобы этот вопрос не поднимался на конгрессе). Председательствующим на конгрессе Эренбургу и Арагону удалось замять большую часть вопросов и прекратить выкрики с мест из зала, но на вопрос о Викторе Серже пришлось отвечать Кольцову. Как мы помним, в своей записке Щербакову Кольцов предвидел возможность такого вопроса и, видимо, Щербаков, согласовав со Сталиным, дал указание Кольцову отвечать, что Серж причастен к убийству Кирова. Кольцову пришлось так и ответить. Это вызвало неудовольствие аудитории и даже свист.

С докладом от советской делегации должен был выступать Горький, но он не смог приехать в Париж по состоянию здоровья. Алексей Максимович только прислал приветствие конгрессу, начинавшееся словами: «Глубоко опечален, что состояние здоровья помешало мне…». Неучастие Горького в конгрессе поставило советскую делегацию в весьма затруднительное положение. Естественно, Горький, пользовавшийся среди западных писателей авторитетом, был бы избран председателем этого форума. Своим «весом» он мог бы направить конгресс в нужное для Вождя русло. Но этого, как мы знаем, не произошло. Есть версия о том, что к этому моменту «Буревестник» стал «невыездным», так как Сталин боялся, что Горький больше не вернется в СССР и может рассказать правду о положении в сталинской империи. Может быть, это было так, но у Горького действительно были проблемы со здоровьем. И видимо, поездка в Париж (за год до смерти) старому больному писателю была действительно не по силам.

Вместо Горького выступил Луппол. Он прочел 50-страничный доклад под названием «Проблема культурного наследства». Этот доклад он предварительно просил прочесть Горького. В коротком ответе Лупполу Алексей Максимович написал: «…Солидный и отлично оформленный доклад Ваш не вызывает у меня каких-либо возражений и поправок, все — ясно».

Доклад Луппола был в основном чистейшей и примитивнейшей просоветской агитацией. Приблизительно в том же духе высказался Панферов. Выступил и Кольцов. Как вспоминает Эренбург: «…Речь Кольцова была живой, веселой; он говорил о значении сатиры в советском обществе: „Нашего читателя возмущает администратор, который, искажая принципы социализма, уравнивает всех людей на один фасон, заставляет их есть, надевать на себя, говорить, думать одно и то же“. Речь Всеволода Иванова была посвящена тому, как замечательно живут советские писатели. Надо ли говорить, что выступления советских делегатов были густо окрашены славословием по адресу Сталина и воспринимались аудиторией весьма недоброжелательно. На третий день на конгрессе началось брожение. Все настойчивее стал звучать вопрос — где же настоящие писатели из СССР? Посовещавшись, руководство советской делегацией, а также Мальро и Арагон отправились в советское полпредство, откуда за подписью руководства делегации и полпреда Потемкина была послана срочная телеграмма Сталину с просьбой, чтобы из Москвы немедленно приехали в Париж Пастернак и Бабель. Они появились в последний день конгресса. Оба выступили с весьма невразумительными речами, в которых не было никакой политики. Встречены они были овацией. Вернувшись в Москву, Бабель рассказывал, что всю дорогу в Париж Пастернак мучил его жалобами: „Я болен, я не хотел ехать. Я болен, я не могу“».

— Я замучился с ним, — говорил Бабель, — а когда приехали в Париж, собрались втроем: я, Эренбург и Пастернак — в кафе, чтобы сочинить Борису Леонидовичу хоть какую-нибудь речь, потому что он был вял и беспрестанно твердил: «Я болен, я не хотел ехать». Мы с Эренбургом что-то для него написали и уговорили его выступить.

Кстати сказать, по поводу поездки Бабеля и Пастернака на конгресс тоже было специальное решение:

ПОСТАНОВЛЕНИЕ ПОЛИТБЮРО ЦК ВКП(б) «О ПОЕЗДКЕ БАБЕЛЯ И ПАСТЕРНАКА НА МЕЖДУНАРОДНЫЙ КОНГРЕСС ПИСАТЕЛЕЙ В ПАРИЖЕ»

19 июня 1935 г.

О поездке Бабеля и Пастернака на Международный конгресс писателей в Париже (ПБ от 19. IV. 35 г., пр. № 24 п. 122)

Включить в состав советских писателей на Международный конгресс писателей в Париже писателей Пастернака и Бабеля.

В этом постановлении есть одна странность — дата его появления. Многие участники парижского конгресса оставили после себя воспоминания. Из них следует, что вопрос о неучастии Бабеля и Пастернака возник только на третий день заседаний, то есть где-то 23–24 июня. Видимо, дата решения Политбюро, а точнее — Сталина о поездке писателей на конгресс проставлена задним числом из соображений «престижа».