Пошехонская старина - Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не надо! За старого моя Надёха (в сердцах матушка позволяет себе награждать сестрицу не совсем ласковыми именами и эпитетами) не пойдет. А тут еще с детьми вожжайся… не надо!
– А мой совет таков: старый-то муж лучше. Любить будет. Он и детей для молодой жены проклянёт, и именье на жену перепишет.
Но матушка не верит загадываньям. Она встает с места и начинает в волнении ходить по комнате.
– Двадцать лет тетёхе, а она все в девках сидит! – ропщет она. – В эти года я уж троих ребят принесла! Что ж, будет, что ли, у тебя жених? или ты только так: шалды-балды, и нет ничего! – приступает она к свахе.
– В кармане не ношу.
– А ты коли взялась хлопотать, так хлопочи!
Разговор оживляется, и чем дальше, тем становится крупнее. Укоризны так и сыплются с обеих сторон.
– Что вы, собаки, грызетесь! – слышится наконец голос отца из кабинета, – помолиться покойно не дадите!
За Мутовкиной следует сваха с Плющихи; за нею – сваха из-под Новодевичьего. Действующие лица меняются, но процессия остается одинаковою и по форме и по содержанию и длится до тех пор, пока не подадут обед или матушка сама не уедет из дома.
Повторяю: подобные сцены возобновляются изо дня в день. В этой заглохшей среде, где и смолоду люди не особенно ясно сознают, что нравственно и что безнравственно, в зрелых летах совсем утрачивается всякая чуткость на этот счет. «Житейское дело» – вот ответ, которым определяются и оправдываются все действия, все речи, все помышления. Язык во рту свой, не купленный, а мозги настолько прокоптились, что сделались уже неспособными для восприятия иных впечатлений, кроме неопрятных…
И вот однажды является Стрелков и, кончив доклад о текущих делах, таинственно заявляет:
– Есть у меня, сударыня, на примете…
– Кто таков? Не мни!
– Очень человек обстоятельный. По провиантской части в Москве начальником служит. Уж и теперь вроде как генерал, а к Святой, говорят, беспременно настоящим генералом будет!
– Стар?
– Не то чтобы… в поре мужчина. Лет сорока пяти, должно быть. Года середние.
– Старенек.
– Нынче, сударыня, молодые-то не очень на невест льстятся.
– Холостой? вдовец?
– Вдовый-с, только детей не имеют.
– Экономка, смотри, есть?
– Экономка… – заминается Стрелков.
– Есть ли экономка, русским языком тебе говорят?
– Помилуйте! они ее рассчитают. Коли женятся, зачем же им экономка понадобится?
– То-то, чтоб этого не было. Ты у меня в ответе.
Мысль об экономке слегка обеспокоивает матушку; но, помолчав с минуту, она продолжает допрос:
– Есть имение? капитал?
– Имения нет, почему что при должности ихней никак нельзя себя обнаружить. А капитал беспременно есть.
– На лбу, что ли, ты у него прочел?
– Что вы, сударыня! при такой должности да капитала не иметь! Все продовольствие: и мука, и крупа, и горох, окромя всего прочего, все в ихних руках состоит! Известно, они и насчет капитала опаску имеют. Узнают, спросят, где взял, чем нажил? – и службы, храни Бог, решат…
– Все-таки… Вернее надо узнать. Иной с три короба тебе наговорит: капитал да капитал, а на поверку выйдет пшик.
– Можно, сударыня, так сделать: перед свадьбой чтобы они билеты показали. Чтобы без обману, налицо.
– Разве что так…
– Очень они Надежду Васильевну взять за себя охотятся. В церкви, у Николы Явленного, они их видели. Так понравились, так понравились!
– Да ты через кого узнал? сам, что ли, от него слышал?
– Мне наш мужичок, Лука Архипыч Мереколов, сказывал. Он небольшую партию гороху ставил, а барин-то и узнал, что он наш… Очень, говорит, у вас барышня хороша.
– А фамилия как?
– Федор Платоныч Стриженый прозывается.
Матушка задумывается, как это выйдет: «Надежда Васильевна Стриженая»! – словно бы неловко… Ишь его угораздило, какую фамилию выдумал! захочет ли еще ее «краля» с такой фамилией век вековать.
– Ладно, – говорит она, – приходи ужо, а я между тем переговорю. А впрочем, постой! не зашибает ли он?
– Помилуйте, сударыня, зачем же! Рюмка, две рюмки перед обедом да за чаем пуншт…
– То-то, рюмка, две рюмки… Иной при людях еще наблюдает себя, а приедет домой, да и натенькается… Ну, с Богом!
С уходом Стрелкова матушка удаляется в сестрицыну комнату и добрый час убеждает, что в фамилии «Стриженая» ничего зазорного нет; что Стриженые исстари населяют Пензенскую губернию, где будто бы один из них даже служил предводителем.
Наконец сестрица сдается; решают устроить смотрины, то есть условиться через Стрелкова с женихом насчет дня и пригласить его вечером запросто на чашку чая.
Пятый час в начале; только что отобедали, а сестрица уж затворилась в своей комнате и повертывается перед трюмо. В восемь часов ждут жениха; не успеешь и наглядеться на себя, как он нагрянет.
Сестрица заранее обдумала свой туалет. Она будет одета просто, как будто никто ни о чем ее не предупредил, и она всегда дома так ходит. Розовое тарлатановое платье с высоким лифом, перехваченное на талии пунцовою лентою, – вот и все. В волосах вплетена нитка жемчуга, на груди – брошь с брильянтами; лента заколота пряжкой тоже с брильянтиками. Главное, чтоб было просто. Но недаром пословица говорит, что простота хуже воровства; сестрица отлично понимает смысл этой пословицы и беспрестанно крестится, чтоб обдуманная ею простота удалась.
Ее очень заботит, что утром у нее, на самой середине лба, вскочил прыщ.
– Противный! – восклицает она, чуть не плача и прикладывая палец к прыщу. Но последний от беспрестанных подавливаний еще более багровеет. К счастью, матушка, как женщина опытная, сейчас же нашлась, как помочь делу.
– Надень фероньерку, и дело с концом! – сказала она, – как раз звездочка по середине лба придется.
И точно: надела сестрица фероньерку, и вместо прыща на лбу вырос довольно крупный бриллиант.
К семи часам вычистили зал и гостиную, стерли с мебели пыль, на стенах зажгли бра с восковыми свечами; в гостиной на столе перед диваном поставили жирандоль и во всех комнатах накурили монашками. В заключение раскрыли в зале рояль, на пюпитр положили ноты и зажгли по обе стороны свечи, как будто сейчас играли. Когда все было готово, в гостиную явилась матушка, прифранченная, но тоже слегка, как будто она всегда так дома ходит. Ради гостя и отец надел «хороший» сюртук, но он, очевидно, не принимал деятельного участия в общем ожидании и выполнял только необходимую формальность. Да и матушка не надеялась, что он сумеет занять гостя, и потому пригласила дядю, который в качестве ростовщика со всяким народом водился и на все руки был мастер.
– Знаю я этого
