Избранные труды в 6 томах. Том 1. Люди и проблемы итальянского Возрождения - Леонид Михайлович Баткин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Преследование гуманистов до Тридентского собора (1545 г.) – вещь крайне редкая. Правда, диспут, задуманный Пико делла Мирандолой, был запрещен, его «900 тезисов» осуждены, самому ему пришлось бежать и претерпеть заточение. Но он быстро вырвался на свободу, а затем получил прощение курии. Пьетро Помпонацци, отрицавший бессмертие души, испытал трудные дни; но судьба Бруно ему отнюдь не угрожала, а доктрина «двойной истины» помогала принимать в качестве верующего то, что он отвергал в качестве философа. Лоренцо Валла третью книгу трактата «О наслаждении» преподнес папе. Так же поступил Поджо с антиклерикальными «Фацетиями». И что же? – это казалось вполне естественным. В задних апартаментах папского дворца смеялись над непристойными анекдотами о священниках и монахах; «Фацетии» и родились тут же, среди папских чиновников, в комнате, названной «вральней», в двух шагах от престола св. Петра. Спустя несколько десятилетий громогласные инвективы Пьетро Аретино против римской курии не лишили бывшего капуцина благосклонности Юлия III, даровавшего ему высший церковный орден.
Лоренцо Валле даже знаменитое разоблачение «Константинова дара» сошло в конце концов с рук. Как известно, этот трактат был написан после того, как Поджо и Лоски выжили Валлу из папской курии, и он обосновался при дворе враждовавшего с Римом Альфонса Арагонского. Валлу привлекли к инквизиционному суду, но дело обошлось после того как Валла сочинил «Апологию» в честь папы Евгения IV. При Николае V он снова перекочевал в курию, снова соперничал там со старым Поджо, был занят переводом Библии и трактатом «О таинстве евхаристии».
Столкновения церкви с ренессансными идеологами – от Салютати до Макьявелли – носили конкретно-политический характер. Когда Помпонио Лето и его друзья из римской «академии» были заподозрены в попытке перейти от слов к делу – они жестоко поплатились, им припомнили все, что можно было счесть еретическим. Например, Платина дважды, в 1464 и 1468 гг., попадал в темницу и подвергался пыткам. Даже покровители-кардиналы не уберегли его от Павла II. Зато затем, при Сиксте IV, Платина был назначен префектом Ватикана…
Вообще же католическая церковь и глашатаи новой светской культуры прекрасно ладили друг с другом. Гуманисты и художники не боялись костров и создавали, что хотели, не ведая страхов Декарта. Они чувствовали себя и слыли добрыми христианами.
В XV в. очищающий огонь инквизиции предназначался не для светской жизнерадостности и философской веротерпимости, а для мятежных еретиков, в лоне самой церкви, для Иеронима Пражского и Савонаролы, для фанатизма людей, исступленно веровавших в Евангелие… Только Реформация заставила римскую курию очнуться и перейти в наступление. Ее испугал не Эразм, а Лютер. Не недостаток веры, а инаковерие. Начавшаяся реакция, как и всякая реакция, не могла не захватить всей духовной жизни, не могла не погрести под собой любую свободную мысль. Контрреформация неизбежно означала также контрренессанс.
Изменения в религиозности пополанской верхушки
В итальянской городской торгово-денежной среде XIV–XV вв. традиционная набожность обычно легко примирялась с требованиями практической жизни[241]. Один из хорошо изученных примеров – Датини из Прато[242]. Он не забывает помянуть Имя Божье в начале и конце контрактов и писем, старается не заниматься делами в воскресенье, боится смерти, исправно и щедро подает милостыню, почтительно и слегка нетерпеливо выслушивает наставления рассудительного и богобоязненного нотариуса Лапо Маццеи, с которым он привык советоваться обо всех важных заботах. Сочтя полезным отправиться в паломничество к церквам и реликвиям Фьезоле и Ареццо, он обстоятельно и без тени приподнятости описывает путешествие с бытовой стороны: кто из домочадцев его сопровождал, какие припасы он предусмотрительно велел погрузить на двух лошадей и мула и т. п. Паломничество похоже на коммерческую поездку, зато в торговые и семейные расчеты вносится благочестие. С Богом у Датини сложные отношения, он любит его как компаньона, побаивается и считается с ним в меру, полагаясь, в основном, на себя.
Тут, по-видимому, мало чего-то специфического ренессансно-итальянского; сходный позднесредневековый бюргерский тип набожности можно наблюдать, например, во Фландрии этого же времени, напрашивается (отчасти) сравнение с «devotio moderna». Подлинно ренессансную перестройку религиозности приходится связывать не с повседневной купеческой эмпирией, а с культурным творчеством художников и гуманистов, но это творчество не развернулось бы с такой конфессиональной раскованностью и терпимостью, если бы не обмирщение религиозности, охватившее в разных формах все общество.
Очевидно, очень важно, что на уровне массового сознания в пору Кватроченто преобладали не аскеза и эсхатология, а «ясность» и «равновесие», не мистическая напряженность, а моралистическая проповедь, практичный дидактизм, «гармонизация веры и жизни, имманентного и трансцендентного»[243]. Было и другое, были ереси, притихшие к середине века и снова закипевшие в кризисном его конце[244]. Была св. Катерина Болонская, был Савонарола. Но для ренессансного духовенства, несомненно, характерней св. Антонин, сын флорентийского нотариуса, друг Козимо Медичи, с 1437 г. – генеральный викарий доминиканского ордена в Италии, с 1446 г. – архиепископ Флоренции, который «занимался практической и необходимой теологией, относящейся к вопросам совести»[245]. Антонин был одним из создателей весьма снисходительной экономической этики, осуждавшей стародавнее ростовщичество, но одобрявшей банковское дело и право банкира на законный процент в покрытие своих расходов и трудов («cambium minutum», «cambium per litteras»), признававшей возможность увеличения капитала за счет наемного труда и с немалым красноречием отстаивавшей необходимость торговли и деловой деятельности[246].
Св. Бернардино советовал не омертвлять деньги в виде сокровищ, а пускать их в оборот. «Банковское дело необходимо („Ars campsoria necessaria est“)». Проповедуя в 1425 г. перед флорентийцами, собравшимися на площади Санта-Кроче, знаменитый монах заявил: «Я покажу вам, что Святая Церковь не осуждает ни единым местом Писания купца, который честно занимается торговлей… делом, плодотворным для человеческой природы и универсального тварного блага». Если Христос изгнал торгашей из храма, то «из этого места Святого Писания невозможно сделать вывод, что Христос тогда вообще ополчился на всех продающих и покупающих». Восхваляя «ingegno», «studio», «fatica» купцов, Бернардино особо оправдывал доходы шерстяников[247]. Его красноречие питалось психологией слушавших его
