Избранные труды в 6 томах. Том 1. Люди и проблемы итальянского Возрождения - Леонид Михайлович Баткин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Возврат к Возрождению немыслим. Но его отблеск возникал всякий раз, когда духу на миг удавалось добиться – будь то Гёте или Моцарт – универсальности и гармонии, замыкающей в себе всю жизнь и мировые бездны. Эта эпоха породила – ценой собственной гибели, трагизм которой запечатлен Микеланджело и Шекспиром, – все богатство новоевропейской мыслительной проблематики. Возрождение – предельное духовное состояние – именно благодаря своей неповторимости участвовало и участвует в качестве некоего проблемного горизонта в исканиях культуры.
Часть II
Возрождение и религия
Те блага, что есть на земле, на небе становятся вечными.
Лоренцо Валла. «О наслаждении»
Гуманисты и церковь
Ренессансная культура, положившая начало всесторонней секуляризации европейского сознания, проторившая дорогу к математико-экспериментальной науке и скептическому вольномыслию XVII–XVIII вв., к Галилею и Лапласу, Пьеру Бейлю и Дидро, оказалась поэтому более опасным врагом церкви и христианского мировосприятия, чем все Диоклетиановы гонения и турецкие завоевания, все ереси и схизмы, вместе взятые. Но так дело выглядит только ретроспективно, только в конечном счете. В синхронистическом плане гуманизм и католицизм вовсе не похожи на врагов.
Вот они стоят напротив друг друга, флорентийский посол Джанноццо Манетти и Николай V, по случаю апостолического венчания, в парадной зале папского дворца, во время публичной аудиенции, на которой присутствуют посольства «со всего мира». Знаменитейший гуманист говорит час с четвертью – «то было ораторствование на новый лад» – и все внимают, не шевелясь. Папа слушает с такой сосредоточенностью, что кажется, будто он задремал, и кто-то несколько раз трогает его рукой, «чтобы он стоял прямо». Но затем Николай V произносит ответное слово, и видно, что он прекрасно запомнил речь флорентийца, он отвечает «чудесно». Оба они, Манетти и его святейшество, заключает биограф, приобрели в то утро «величайшую репутацию»[230].
Николай V обратился к немецким церквам и монастырям с бреве, содержавшим приказ показывать его посланцу, Еноху д'Асколи, все библиотеки… под угрозой отлучения. Папа, таким образом, ради гуманистической страсти к собиранию античных рукописей, использовал свое высокое положение… Этот человек, вышедший из бедной семьи и начинавший как домашний учитель, приехал в курию делать карьеру, когда там находились Бруни, Браччолини, Карло д'Ареццо, Ауриспа и «бессчетное множество других ученых» – в том числе и Манетти, так что их встреча в качестве папы и посла не должна была быть первой. Гуманист Манетти славился набожностью и любил говаривать, что «наша вера должна прозываться не верой, а уверенностью»[231]. Папа Николай V – в миру Томмазо да Сарецана – славился гуманистическими интересами и достоинствами. Со второй трети XV в. и в первые десятилетия следующего, как известно, многие папы являли пример ренессансной утонченности. В какую еще эпоху гуманист Эней Сильвио Пикколомини мог стать Пием II? Напротив, сменивший Николая V престарелый Каллист, не знавший ничего, кроме канонического права, и распорядившийся выбросить из библиотеки, собранной его предшественником, ценные греческие и латинские рукописи, выглядел уже анахронистично: «И хорошо сказалось в нем то, что говорят о легистах – обычный легист или занимающийся каноническим правом, без иной образованности, это простак, лишенный универсального суждения»[232].
Если уж папская тиара доставалась меценатам гуманистов или самим гуманистам, то что говорить о кардинальской мантии?[233] Даже тогдашние святые не были чужды мирским умонастроениям века: таковы флорентийский архиепископ Антонин и проповедник Бернардино да Сьена. Даже Савонарола, прежде чем объявить войну гуманизму, отдал ему некоторую дань[234]. Перед нами не католицизм вообще, а католицизм, каким он был в Италии XV в.[235] Проникновение ренессансных настроений, вкусов и норм мышления в повседневную жизнь курии, высшего и отчасти среднего духовенства невозможно объяснить какими-то тактическими уловками, потребностью в классически образованных людях, стремлением поспеть за гуманистической модой и т. п.[236] Это должно было иметь более глубокие исторические корни. Итальянское духовенство XIV–XV вв. необыкновенно многочисленно. В Италии (без Сицилии, Сардинии и Корсики) тогда насчитывалось 266 епископств, из них 109 на Севере и в центральной части страны (без Рима), в то время как в Германии, Франции, Англии, Шотландии, Испании и Португалии, вместе взятых – 267. Во Флоренции в XIV в. духовенство составляло 3 % населения, в то время как в Англии в 1377 г. – 1,5 %[237]. Но его сплоченность и влияние были гораздо меньше, чем за Альпами. Победа и упрочение коммунального строя в XII–XIII вв. повсеместно в Северной и Средней Италии отняли у клириков политическую силу и авторитет. Когда был «сломлен итальянский феодализм» (К. Маркс), «сломленной» оказалась и итальянская церковь как традиционно-феодальный институт. Раздробленность страны не позволила духовенству стать общенациональным сословием и укрепить свой идеологический диктат при помощи королевской власти, как это произошло, например, в Испании или – в конечном счете – во Франции. Как известно, в ренессансном обществе клерикализм был не в чести, что не мешало этому обществу оставаться, на свой лад, вполне религиозным[238].
Папское государство выглядело в глазах итальянцев своего рода синьорией, территориальным княжеством, отнюдь не самым могущественным в стране. Гуманисты и художники видели в папах и кардиналах меценатов, мало чем отличающихся от остальных. С другой стороны, римская курия не могла здесь быть чем-то внешним и чужим, ее пороки и слабости казались домашним делом, а не служили поводом для обострения национального самосознания и протеста, как в большинстве прочих стран Запада: это одна из причин слабости итальянских реформационных движений. К этому добавились особые обстоятельства. Крушение Бонифация VIII и «авиньонское пленение» подорвали позиции папства в масштабах Европы, но особенно ослабленным оно оказалось в самом Риме, что показал уже Кола ди Риенцо. В XV в. папство, озабоченное результатами схизмы и турецкой экспансии, пыталось добиться духовной консолидации Запада, но в Италии было поглощено местными политическими дрязгами, а не поддержанием идейно-конфессиональной чистоты. Таких первосвященников, как Александр VI, беспокоили реальные интересы рода Борджа, а не «языческие» стихи Полициано или картины Боттичелли, которые могли прийтись папе и его окружению больше по вкусу, чем требник и распятие.
Решающий факт состоит в том, что вместе со своим итальянским социальным окружением секуляризовалось итальянское духовенство и особенно его господствующие слои, которые рекрутировались из той же пополанско-аристократической среды, что и гуманисты. Для конфликта между просвещенными,
