Адмирал Хорнблауэр. Последняя встреча - Сесил Скотт Форестер

– Сдается, вести хорошие, – ответил Хорнблауэр.

Губернатор поднялся на шканцы, по-прежнему держа треуголку в руках. Он сгреб Хорнблауэра в охапку и легко, словно малое дитя, оторвал от палубы. Хорнблауэр мог вообразить, как ухмыляется команда. Губернатор поставил его обратно, нахлобучил себе на голову шляпу, затем схватил Хорнблауэра с Бушем за руки и попытался закружить их в хороводе. Унять его было бы не легче, чем утихомирить медведя.

– Что за известия, ваше превосходительство? – спросил Хорнблауэр. Эссен так стиснул его ладонь, что было больно.

Эссен выпустил англичан, чтобы снова раскинуть руки.

– Бонапарт отступает!

– Вот как?!

– Что он говорит, сэр? – спросил Буш, не понимавший из французского Эссена ни слова, однако Хорнблауэру было не до него. Губернатор извергал новости рокочущим потоком, мешая термины из половины европейских языков, так что даже Хорнблауэр с трудом улавливал смысл.

– Он оставил Москву пять дней назад! – гремел Эссен. – Мы разбили его под Малоярославцем. Разбили в генеральном сражении, и теперь он со всех ног бежит к Смоленску и Варшаве. И он не доберется туда до снега! Чичагов идет к Березине, чтобы отрезать его отступление! Ему конец! Его солдаты умирают тысячами каждую ночь! Провианта у них нет, а зима на носу!

Эссен притоптывал ногами, больше обычного похожий на дрессированного медведя.

– Сэр, пожалуйста, сэр. Что он говорит? – жалобно спросил Буш.

Хорнблауэр перевел, как мог, остальные офицеры на шканцах беззастенчиво подслушивали разговор. В тот миг, когда ошеломляющий смысл известий начал до них доходить, они закричали «ура!», зараза тут же перекинулась на нижнюю палубу, и вскоре вся команда вопила и подбрасывала шляпы, не зная еще ничего, кроме двух слов, перелетавших из уст в уста: «Бони разбит!»

– Клянусь Богом, мы уйдем отсюда до тех пор, как станет лед! – воскликнул Буш, щелкая пальцами. Видно было, что, если бы не деревянная нога, он бы тоже пустился в пляс.

Хорнблауэр взглянул в сторону суши.

– Макдональд пока не отступает, – сказал он. – Если бы отступал, губернатор бы это упомянул.

– А как вы думаете, сэр, разве ему не придется отступить? – На открытом лице Буша ликование сменилось тревогой. Только что он предвкушал, как они уйдут из-под Риги, из замерзающего Балтийского моря, может быть – даже вернутся в Англию. Теперь Хорнблауэр вернул его к суровой реальности, напомнив, что Рига по-прежнему в осаде.

– Может, и придется, – ответил Хорнблауэр, – но до тех пор мы остаемся здесь, если только я не получу приказ увести эскадру.

Эссен увидел их помрачневшие лица. Он хлопнул Буша по спине так, что тот зашатался от удара, щелкнул пальцами у Хорнблауэра под носом и с грацией циркового тюленя крутанулся на месте. Удивительное дело: Буш спрашивал о будущем, Эссен, словно буйнопомешанный, выкидывал коленца, команда, позабыв дисциплину, кричала «ура!», а мозг Хорнблауэра по-прежнему строил планы с той лихорадочной быстротой, какая, он теперь знал, предвещала некое новое решение. Бонапарт отступает, Бонапарт разбит – это значит, что настроения в Европе кардинальным образом изменятся. Весь мир знает, что Веллингтон угрожает Франции с юга, теперь ее теснят и на востоке. Едва ли отступающая с такими потерями армия удержится в Польше; на следующем этапе кампании союзники подступят к рубежам Австрии и Пруссии. Весьма вероятно, что в таком случае и Австрия, и Пруссия перейдут на их сторону. Прусский король фактически пленник Бонапарта, но прусская армия – основная часть войска, осаждающего сейчас Ригу, – может, если пожелает, действовать независимо. Испанцы показали немцам путь; воззвания, которые Хорнблауэр отпечатал в Риге, а Эссен через русских торговцев распространил в неприятельской армии, не дадут им его забыть. Бюлов сможет подтвердить истинность сказанного в памфлетах – Хорнблауэр был рад, что отпустил его на свободу.

– Я отправлю Дибича на вылазку, – говорил Эссен. – Хочу прощупать французов – посмотреть, как они восприняли известия. Поедете со мной, сударь?

– Да, – ответил Хорнблауэр, выходя из задумчивости. От усталости – она в последнее время стала его неотвязной спутницей – и стремительных мыслей он был немного как пьяный. – Капитан Буш, я отправляюсь на берег.

– Вы устали, сэр, – запротестовал Буш. – На вас лица нет. Отправьте кого-нибудь другого, сэр. Отправьте меня. Или Дункана. Вы сделали все, что должны, сэр.

– Еще нет, – ответил Хорнблауэр, но все же рискнул промедлением и предложил Эссену выпить за славные известия.

– Спасибо, сударь, нет, – к его облегчению, ответил Эссен. – Дибич пойдет в атаку, как только стемнеет, а дни сейчас короткие.

– Вы ведь возьмете свой катер, сэр? – настаивал Буш. – Возьмите Брауна.

Буш квохтал над ним, как курица над единственным цыпленком. Он очень не любил доверять своего бесценного Хорнблауэра этим непредсказуемым русским.

Хорнблауэр улыбнулся.

– Что угодно, лишь бы вам было спокойнее, – сказал он.

Катер шел за лодкой губернатора по протоке во льду; Хорнблауэр сидел рядом с Эссеном на корме русской лодки. Дул холодный ветер, небо затянули тучи.

– Скоро опять пойдет снег, – заметил Эссен, глядя на небо. – Не завидую французам.

Теперь, когда солнце спряталось, холод пробирал до костей. Хорнблауэр подумал о французах, бредущих по разоренной России, и ему стало их жаль. А снег и впрямь скоро пошел, засыпал разрушенные парапеты, разбитые пушки и могилы на пепелище Даугавгривы. Было уже почти темно, когда долготерпеливые русские гренадеры выстроились в траншеях и двинулись к вражеским позициям. Они не пробежали и половины ничейной полосы, когда вражеская батарея прорезала падающий снег языками оранжевого огня.

– Здесь противник отступать пока не собирается, – заметил Клаузевиц, наблюдая за боем с галереи. Хорнблауэр и Эссен стояли тут же.

Если бы сомнения