Путешествие из Петербурга в Москву (сборник) - Александр Радищев

Сокол третий слетел с руки Хохта от устья Дуная; ударил лебедя, но тщетно, и в третий раз мог только его повергнуть на землю бездыханна.

Сокол четвертый рожден на вершинах гор, близких моря Адриатического, Черными горами именуемых. Принес его Звен, потомок славных сопутников Пирра, мечтавшего завоевать вселенную.

Пятый сокол – Тиховоя, коего предки, оставив Кипр, преселилися сперва в Гесперию, потом прешли жительствовать на Поморие и принесли с собою обряды служения благотворныя Лады. Он, лебедя тихо поражая, но часто, пригнал его утомленна и жива к стопам своего господина.

Пять последние соколов, хотя не столь знаменитые победители, но не отпустили своея добычи, и утомленны пали с нею на землю.

И се воссели десять песнопевцев по чреде побед своих соколов на уготованных для них зеленых одрах; за ними стали лики юнош и дев разделенно. Священники воскурили фимиам…

Настроя звонкие свои гусли, тако воспел Всеглас:

Перун, о бог всесильный,

Зиждитель мира, царь

Всего того, что видим!

Не слово ли твое всесильно,

Что слышно нам во звуках грома,

Что гор сердца кремнисты,

Творению событных, современных,

Упругой зыбию колеблет,

Не слово ли твое

Воззвало в бытие

Всё то, что око наше зрит,

Или всё то, что мыслию постигнуть можем?

Се ты, о боже сил!

Се шествуешь, хламидой звездною одеян,

Носимой духом бурь и ветров.

Восток, Юг, Север и Стрий буйный сам

Твои суть слуги,

Земля подножие твое,

А дальный э́фир, дальный,

Превыспренний твой одр.

Венчан стихийным светом,

Рождающей одеян теплотою

И творчей силой препоясан,

Воссел, о ты, непостижимый!

В пространстве, в пустоте,

Среди смешения, среди хаоса,

Средь нощи древния и всюду мрак.

Воссел, да зиждешь и творишь,

И образы да дар твой будут.

Се там, престолу твоему,

Где молния не знала крыл своих,

Крыл огненных, в полете быстрых,

Где гром еще молчал, немея,

Где свет, где сушь, где влага,

Вскормленны вечности сосцами,

Росты бездейственны хранили

И где движенье, жизнь в тебе едином,

О бог! лелеясь, были, —

Се там предстали и явились

Престолу твоему

Твои все слуги, твои силы:

Знич светлый, жаркий, жизнодатель,

Велес, отец сей будущих животных,

И Позвизд и Купало,

Скрывавшие в своих огромных недрах

Всемирный океан,

И реки, и озера;

И Ний, отец земли, и крушц, и камней,

И мать рожденья Лада,

Всесочетающей любови бог.

Воссел, и тихое

Благоговейное молчанье

(Торжественный предтеча

Зиждительного слова)

Повсюду было,

Ко бытию готовя вся…

Се творчее изыде слово…

Уже начало восприяли

Движенье, жизнь и бытие…

И ты, не ведомый,

Не мыслимый никем,

О бог, отец, зиждитель,

Стал чувствуем, стал ощущаем.

И чадо юное твое,

Руки твоей творенье,

Подъяло край завесы древней,

Завесы вечности – и ты стал бог:

Зане, что ты, когда тебя

Никто не мог постигнуть,

Иль чувствовать, иль видеть?

Се Знич и Лада с сыном,

Велениям твоим послушны,

Живят и греют, сочетают…

Всё движется, приявши жизнь.

Чудесности исполнилась вселенна!

Но все творенья суть

Лишь слова твоего…

Нет, мысли лишь одной,

Твоей лишь мысли необъятной.

Зри: там, в пространстве неба и эфира,

Тела вращаются велики, светлы,

В согласьи стройном, дивном,

В гармонии чудесной.

Что там? Или кто там живет?

То ты один лишь знаешь

Или твои лишь слуги сильны.

Здесь, виждь, велел ты Нию сушу вздвигнуть,

На ней горам взнести

Свои верхи крутые, льдяны,

Иль пропастям, разинув хляби,

Вмещать в широки недра земны

Или блестящие крушцы,

Или сверкающи кристаллы.

Уж Позвизд махом своего трезубца

Возбрызнул океан на сушу,

И влага, напоив всю землю

Потопа общего разлитьем,

Раздвигнуто лицо свое превыше гор

В моря, в озера, в реки собрала.

Познал свои пределы понт,

И реки буйно восшумели

Чрез каменны скалы,

Через бугры кремнисты,

Крутясь, стремясь иль извиваясь

Меж нив, полей, лугов;

Текут они прозрачны, тихи

Во чрево обще вод,

В понт синий, в понт глубокий.

Уж Знич со Ладою в союзе

Взлегли на одр супружний, одр туманный,

И тепла мгла в парах прозрачных

Взлетела и взвилась высоко.

Се, зри, туманы серы там,

Собравшися, сгустившись выше,

Вступили облака горами,

И Стрий налег на их рамена;

Юг, Север вниз и вверх бунтуют,

Оставши буйны чада

Истлевшего хаоса,

И перва буря роет волны.

Летит дождь теплый вниз на нивы,

Где вслед всезиждущим твоим веленьям

Велес на свет извел вола

И всех зверей дубравных,

Где Даждь благой и щедрый

Родил древа и злаки.

Но ты, отец, с улыбкою рожденья

Возвел свои зеницы светлы

На юный мир, на юну землю;

Ты, видя счастие, блаженство,

Повсюду в блеске расширенно,

Добро ты видя всюду,

Еще помыслил ты.

Се паки сильно твое слово,

Беременно еще твореньем,

Явилось в мир,

Явилось облеченно в персти.

Се образ твой, о сильный!

Се образ дивный, возниченный;

Се дух твой, или слово,

Живущее в жене и в муже…

О человек, творение чудесно!

Творенье бренное, о царь земли!

Ты слаб, ты червь, ты мал,

Пылинка ты в сравнении всего,

Но силен, но велик умом,

Ты мыслию божествен,

Зиждитель и творец!

Велик, велик ты, о Перун!

Когда разверзишь длань свою широку,

Из коей льются изобильно

Благодеяния щедроты,

И мир, и тишина, и счастье;

Когда ущедрит нас

Посланник благ твоих великих,

Посланник твой Даждьбог.

Велик ты также и ужасен,

В ночи несясь туч синих, черных,

Когда преступны человеки,

Твой образ исказив пороком гнусным,

Сзывают гром твой с небеси! —

Твой гром губительный, карающ

И стрелы молнии твоей крылатой.

Тогда твоя десница сильна, рдяна,

Вращая огнь, удар вознесши вверх,

Превыше всех верхов холмистого Олимпа,

Низвержет молнию и гром,

И звук и треск, и смерть и ужас…

Бегут животные, трепещут

Пред взором твоего лица паляща

И кроются в вертепах темных;

Сердца сотрясши всех строптивых,

Не смерть ты шлешь, но знак благословенья:

Ты паки стре́лу сизу молньи светлой

Верг махом в дол,

И гром твой глухоутлозвонный

Ударил с треском в верх сосны ветвистой

И раздробил ее в обломки малы.

Но ты тут не ужасен, о Перун!

Тебе сосна была та посвященна;

Под ней покоился любимец твой Седглав,

Седглав, твой жрец верховный, прорицатель,

Принесший жертвы, о Перун! тебе обильны:

И сто тельцов и сто волов, овнов толико ж;

Любезна первенца лобзает,

И юношу сего любезна,

И сына сердца и души,

Он в дальный путь готовит, устрояет,

И пред лицом твоим

Он отчее ему дал наставленье:

«Ты юн еще, о сын мой милый!

О Велеслав, ты юн;

Но был уже свидетелем злосчастий

И бедствий пагубных войны…

Уже прошло тому и год и больше,

Как многолюдные колена кельтски,

Сложив свои все силы

Во ополчение едино,

От мыса, в дальном море вон торчаща,

Иль от конца земли,

Чрез Северный Улин, и Тул, и Морвен,

И острова Гебридски,

И все брега обширной Скандинавьи

До самых тех брегов

И низких и болотных,

Где тихая Нева

Свои глубоки волны

Из Ладоги влечет

И томною своей струей, почти прямою,

Весь сонм своих валов бесшумных

Исхлынула в Варяжско море; там,

Где мглой всегда Котл́ин покрытый

Косой иссунулся далеко в море.

Сердца, глубоко уязвленны,

Что племена славянски сильны,

Ступая во следы широки, звучны

Своих усопших предков,

Оставивших свои

Пылающие веси

На берегах бушуйной Адрьи,

Эпир, Иллирик и Панонью

Губителям вселенной в Риме,

Простерли меч победоносный

За многоводную струю Дуная,

За Днестр, за Буг, за Вислу,

За славный Ворисфен

И даже до брегов камышиста Ильменя,

Откуда Волхов извлекает

Обильное соборище вод желтых

И чрез пороги между скал гранитных

Мчит их в сожитие

Вод Ладоги пространной;

Восстали,

Покрыли

Варяжски

Пучины

Несметной тьмой ладей,

Прошли они

И Рюген,

И Даго,

И Езель,

Прошли они Котл́ин

И устье тройственно Невы.

Тут, сняв с судов высоки щеглы,

Подобны лесу темну,

Без листвия, опустошенну

И молнией и бурей,

Весла́ми воды рассекая,

Шли в верх Невы, шли Ладогой,

Вошли во устье Волхова

И плыли до его порогов.

Оставив тут суда,

Пошли во строе ратном,

Простерли ужас и беды́,

Смерть, пламя и оковы мыча

По нивам, по холмам.

Восплакали славянски девы,

Рабыни став врага;

Взрыдали жены, дети,

Лишась супругов и отцов.

Уже кельтско ополченье

До того достигло места,

Где твой славный дед, отец мой,

Где великий Ратомир

Новагорода начатки

Близ Ильме́ня положил.

Уж дымятся, пламенея,

Верхи новы и высоки,

Кровь ручьями льется всюду.