Сочинения Иосифа Бродского. Том VII - Иосиф Бродский

Матильда его и ознакомит.

Нет! На «Лебединое» его отведу я.

Ну, если хочешь.

Все-таки — министр культуры.

Это и будет твоя, Цецилия, Лебединая Пенсия.

Ха-ха!

Пауза.

Кроме того, если переизберут — никакого Любека.

Ни Биаррица, ни Прованса тоже.

Могут переизбрать.

Нас же на постоянную работу назначили.

Номенклатура все-таки.

Н-да. Ни Парижа.

Ну, на этот случай, господа министры, у нас есть выход. (Похлопывает по картонной коробке.) И тем самым — у нации.

Что вы имеете в виду, Базиль Модестович?

Это.

Что — это?

То, что в коробке.

А что в ней?

Там находится...

Погоди-погоди, Базиль Модестыч, не говори! Я знаю! Сейчас скажу... Там находится...

Арбуз!

Телескоп!

Видео!

Пальцем в небо, господа министры. А еще мозг государства. Виноват — нервный центр... В ней находится будущее страны вообще и наше с вами, в частности. В просторечии — компьютер.

В каком это смысле — наше?

Работать на нем, что ли?

Клавиши нажимать?

Для этого Матильда есть.

Да, я не Горовиц.

А у меня просто артрит. Суставы трещат, господин Президент. Хотите послушать?

Суставы и у меня трещат. (Пауза секунд на тридцать: общий хруст суставов.) Но работать на нем не надо: он сам работает.

Как так?

От сети. Его только в сеть включить, а там он уже сам действует, потому что запрограммирован.

-Кем? -Как?

На что?

Не помню, то ли в Гарварде, то ли в Оксфорде. У них там целая серия «Малых стран» есть. Software называется. Включает программы по экономике, политической структуре, обороне, экологии, нацменьшинствам и т. д. Диски такие пластмассовые, по-нашему — пластинки. Ставишь такую пластинку, она и играет. Сам дома сидишь или, например, в Любеке, и наслаждаешься.

-Как?

Да по радио. Или — если хочешь — телевизор включи. Топтыгин же здесь круглые сутки околачивается.

А если электричество отключат — тогда как?

А компьютер тогда на батарейки переходит. Автоматически.

-Ну и?

Ну и, ну и, ну и. Пластинка играет, и нация процветает.

А как же культура, Базиль Модестович?

С культурой тоже пластинка есть. «Лебединое», например, каждый вторник. Может быть, даже чаще. В общем, с натуры списано.

Реализм, значит?

И реализм, и натурализм, и даже немножко импрессионизм.

Но не кубизм?

Не кубизм. Хотя иногда немножко ташизм.

В общем, абстракционизм.

Да, футуризм.

Чудеса!

Где вы его только нашли, Базиль Модестович?

В газете реклама была. По почте и заказал.

А где гарантия, господин Президент, что нам это подойдет?

Так ведь я же «Малые страны» взял, Густав. Я же не «Великие державы» выбрал. У них и это есть, и «Третий мир». Даже «Примитивное общество». Пигмеи там всякие и папуасы. «Кочевников» тоже предлагают. А я «Малые страны» выбрал.

То есть?

То есть, то есть! Примерно с нашим объемом населения. С нашим примерно географическим положением. Я специально смотрел, чтобы там гор не было. Или хуже того — пустыни. География — она, Густав, предопределяет. Ибо нет населения без географии.

Хотя она без него бывает.

Да, пустыня, например. Или Куэнь-Лунь. Или Атлантика.

Пустыня может быть вертикальной и горизонтальной.

А у нас этого нет.

Зато у нас есть история.

Да, населения без истории не бывает.

Истории без него — тоже.

Нуда, не бывает! А римская?

А греческая? А Средних веков?

Не говоря Ренессанс. Не говоря — Просвещение.

Но такой истории, как у нас, нет.

Хотя она и кончилась.

Тем более.

Да, такой истории, как у нас, ни у кого нет. Но пластинка ведь не в девятнадцатом веке начинается. И даже не в 17-м году, и не в 45-м. А то бы население чарльстон и буги-вуги танцевало.

И фокстрот, и танго, и матчиш, и кек-уок, и твист, и шейк,

и...

Да, это был бы анахронизм, Цецилия. Даже если и ламбаду.

Когда же она начинается?

А когда ее поставишь и в сеть включишь. Допустим, завтра переизберут, завтра и включим. Или через год. Или через два.

И что тогда произойдет?

Да ничего особенного, Петрович. Ну, сначала цены к Рынку приравниваются. Скажем, у них колбаса два доллара кило, и у нас тоже. У них штаны тридцать долларов — и у нас.

Марок, господин Президент.

Да, Густав, прости. Марок.

Или — экю.

Да хотя бы и иен.

Но как приравниваются? Искусственно?

Автоматически, Петрович. Автоматически.

А если их нет?

Кого?

Долларов этих. Верней, марок. Или там экю.

Тогда либо заем компьютер берет, либо Монетный Двор их печатает. Опять же автоматически.

А сколько?

А он сам вычислит. Исходя из объема населения и его потребностей. Ну, сколько там средний человек в год колбасы съедает. Или пива выпивает. Или штанов ему надо и в кино сходить. Вот эта вещь все это вычисляет и потом либо заем берет, либо сама банкноты печатает.

А потом?

Потом суп с котом! Потом человек на работу идет. Человек вообще зачем на работу ходит? Чтоб деньги получать. Ну вот там ему и говорят, чего делать, чтобы деньги получать.

А они откуда знают?

Да компьютер им сообщает. Автоматически.

А он откуда знает?

А ему Общий рынок сообщает.

А Общий рынок откуда?

От верблюда. У попа была собака. Сказка про белого бычка. Какая разница, Петрович, откуда Общий рынок знает, раз компьютер знает. Что важнее, причина или следствие?

Следствие, разумеется.

Правильно, Петрович. Вот компьютер и знает. Что производить, в каком объеме, откуда сырье, куда сбывать.

Колется? Признается, то есть?

Если настаиваешь. Главное ведь в чем — чтоб голову не ломать: бекон или газировку или тяжелая промышленность. Вот он и решает: что, когда, где. Автоматически. Сроки устанавливает.

Вернее, дает?

Если настаиваешь. Главное, что автоматически. И голову ломать не надо. Ни нам, ни населению.

Просто тянуть.

Ну, если угодно. Но — разные.

Да, люди не все одинаковые.

Ага, даже у нас.

Запросы все время меняются.

Ага, то им то подай, то это.

С требованиями все время выступают.

Ну, это все учтено. С поправками в определенных пределах.

И само население тоже меняется.

Ага. Прирост там, смертность, эмиграция.

Учтено-учтено, Густав. Смертность особенно. Ничего нет легче учесть, чем смертность.

Да, даже нам в свое время удавалось.

Регулятор жизненных стандартов, если вдуматься.

Кое-где просто гарантия их повышения.

Или — стабилизации. Например, Эфиопия.

Или — Бангладеш.

Нет, там — повышения.

Макабр.

А если человек на работу решит не идти?

Да, если он в отказе?

Решит, что мало платят, и не пойдет.

Или — что Золотой век настал.

Нет, серьезно — если профсоюз забастовку объявит?

Демократия все-таки.

Откуда я знаю, господа министры! Не я же пластинку записывал. Ну, либо полицию вызовут, либо профсоюз в долю примут. С натуры же списано.

Н-да, техника.

Главное, что — автоматически.

Так ведь и вариантов немного.

Взять хоть ту же рождаемость.

Не говоря — смертность.

Вообще — потребности.

И потребности, и способности.

Жалко, раньше до компьютера не додумались.

Ну, отчего же! Додумались. Государство, например. Оно ведь, в сущности, лишь его разновидность. Только громоздкая. Правительство, например. Политические системы разные, не говоря — партии.

И демократия?

И демократия. Просто больше места занимает.

И никакой автоматики. Сплошной индивидуализм, и все вручную.

Ну уж и вручную! Налоги, например, взимаются автоматически.

Так то налоги.

И выборы. Тоже автоматически.

Ну уж и автоматически! Ритмически!

И статистически.

Практически арифметически.

Н-да.

А если все-таки свергнут... Если народные массы...

Для этого стадион есть...

Ну, не массы... Но если армия взбунтуется?

Да чего ей бунтовать?

Тем более — трехразовое питание.

Не то, что некоторые.

Спасибо еще должна сказать.

В самом деле.

Но все-таки. Если — государственный переворот? Дворцовый мятеж. Путч. И в результате — свергают...

Ах, Густав, Густав. Свергнуть можно только индивидуума. В худшем случае, правящую, как говорится, клику. Царя, тирана, политбюро, хунту. Вся прелесть компьютера, Густав, в том и состоит, что он не личность, а машина. Его к стенке не поставишь, на фонарь не вздернешь. Даже в морду плюнуть нельзя. Он если и зло, то — неодушевленное. Как, впрочем, и в том случае, если он — добро. А неодушевленное зло, Густав, терпеть проще. Нам ли этого не знать.

Вы хотите сказать, Базиль Модестович, что он еще семьдесят — стоп (пересчитывает на пальцах) еще семьдесят четыре года протянет?