Любить не просто - Раиса Петровна Иванченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот телефонная будка… Бывало, Зоряна названивала отсюда Антону. И всегда слышала ласковые слова, уверения. Последний раз, уходя, она ждала, что все это повторится. Даже надеялась, что он остановит ее, догонит, вернет. Будет клясться в любви. Но нет. Пришлось самой ставить мучительную точку…
Все-таки он помог ей лучше познать себя и понять другого человека. Но… неужели Батура не смог оценить ее искренности, ее любви? Неужели за хлопотами, пускай и важными, значительными, забыл ее? Может быть, и ей нужно забыть Андрея? И успокоиться…
У Зоряны даже голова закружилась от этих мыслей. Она опять побежала на почту. Влетела в кабину и еще не знала, что нужно сказать Андрею, как будет говорить с ним, но чувствовала — сейчас непременно скажет ему самое главное. Долго никто не брал трубки. Потом отозвался женский голос. Мать!
— Андрея нет дома. Что передать?
Что передать ему? Что она хочет слышать его голос.
В маленьком почтовом отделении было тихо и безлюдно. Солнце скользило лучами по лакированной мебели. Молчали переговорные кабины. Зоряна села в углу, в низенькое кресло, обхватила руками колени. На улице прогудела и замолкла машина. Кто-то приехал. Вот слышны быстрые, легкие шаги. Все ближе. От неожиданности вздрогнула — Антон! Он сразу увидел ее, подбежал.
— Это ты? А я тоже сюда… хотел позвонить. — Огляделся виновато и вдруг заторопился: — Давай-ка выйдем на улицу, здесь душно… Сколько времени я тебя не видел! Здравствуй, милая. Где ты пропадаешь? Совсем отбилась от рук, куда-то исчезла.
Антон говорил с мягким укором в голосе. Неужели он в самом деле еще не забыл ее?
— Что теперь об этом говорить, Антон. Ты хорошо знаешь, что все давно в прошлом.
Гутный удивился.
— Ты несправедлива. Сама же бросила меня. Я не удерживал. Как было, так и было.
— Не надо оправдываться. Может, я и сделала первый шаг оттого, что ты хотел этого…
— А чего же ты хотела, Зоряна?.. Я знаю! Ты хотела какой-то особенной любви.
Зоряна рассмеялась:
— Я лично хотела только искренности.
— Неужели ты думаешь, что я тебя обманывал?
— Я думаю, скорее всего обманывался ты сам. И боялась, что ты это поймешь, да уже будет поздно. Но теперь что-то во мне умерло.
— Слушай, Зоряна, если у тебя осталась хоть капля тепла ко мне, поедем сейчас куда-нибудь прогуляемся. Я с машиной. Ты помнишь наши березы? — Антон коснулся ее плеча, точно хотел обнять, но тут же отнял руку.
Она внимательно разглядывала его, будто видела впервые: неужели он всегда был таким ненатуральным! Неужели всегда бросал вот такие цепкие взгляды в сторону, на встречных прохожих, женщин, не переставая говорить с нею? И эти жесты, рассчитанные на эффект, — может прикосновением показать, что он все помнит, и тут же отойти, отстраниться, сделать вид, что это лишь невинный дружеский жест…
— Я не могу, друг мой. Я должна дождаться…
— Кого?
— Одного человека. Я должна с ним поговорить.
— Ты… у тебя есть кто-то? Скажи честно, ты влюбилась?
— Что ты, Антон. Я не умею влюбляться — ты это знаешь. Я люблю. Но признаюсь, страшно боюсь новой ошибки. Ты понимаешь, о чем я…
— Ты меня дразнишь! Брось! Я ничего не хочу слышать. — Он говорил отчасти вкрадчиво, отчасти капризно, как ребенок, который не верит, что ему в чем-то отказывают.
— Я думала, тебе приятно услышать такое.
— А я не знал, что ты можешь быть такой жестокой.
— Я жестока.
— Но я ведь к тебе со всей душой, как к другу. Надеялся…
— Спасибо за надежду, Антон. Но на этот раз оставляю тебя наедине с твоими надеждами.
Гутный хотел что-то сказать и не находил слов. Поспешно пожал ей руку, зашагал к машине. Зоряна, однако, не была рада этой маленькой мести.
Она долго ходила по улицам поселка и не заметила, как надвинулась тяжелая сизая туча, как качнулись кроны деревьев. Быстро темнело. Набегала гроза. Над зелеными массивами лесов раскололось небо, метнулись мечи молний — и оглушительные удары грома сотрясли землю. Зоряна закрыла ставни окон, заперла за собой двери. И все же ей казалось, будто кто-то ходит по комнатам. Свет не зажигался. Наверно, повреждена линия. Искала спички, чтобы зажечь свечу, — в темноте не нашла. Легла на тахту, укрылась покрывалом и вслушивалась в раскаты грома. Вот сейчас она сосредоточит мысль и пошлет через пространства свое заклинание, мольбу.
— Приезжай! Мне одной так страшно… Приезжай!
Молнии вспыхивали одна за другой и через щели в ставнях врывались в комнату. На мгновение становилось светло как днем. Испуганно порхали под крышей воробьи, не могли заснуть, обеспокоенные яркими всполохами грозы. Тревожно попискивали при каждой ослепительно белой вспышке, трепетали крыльями.
Когда над городом утихла гроза, Андрей вышел из дому. Ночь таяла в сером, наполненном влагой небе, расплывалась на востоке широкой светлой полосой, а на севере еще слабо полыхали зарницы. Умытый, освеженный грозой город дышал чистотой.
И Андрею казалось, что и он причастился великому очищению грозой. Исчезли мучившие его обиды. Он как бы издалека окидывал взглядом недавнее прошлое.
Вчера вечером мать бросилась к нему навстречу:
— Она не назвала себя. Так и сказала: хочет слышать твой голос. И все.
Да, конечно, Зоряна! Теплая волна коснулась сердца. Он улыбнулся, вспомнив давнюю встречу с Зоряной — как она поначалу растерялась, увидев его! Изо всех сил скрывала радость, которая вспыхнула в ней и зарумянила щеки… Конечно же она ждет его. Ведь обещал приехать. Не хорошо, Андрей… Хотя бы радостью поделился — ведь «Дожди» будут возобновлены.
— Мама, это Зоряна звонила из Подольска…
