Безгрешность - Джонатан Франзен

Пип закрыла дверь и села.

– Похоже, она раздобыла вчера что-то крупное.

– Страшное дело. Всем новостям новость. Плохо будет всем, кроме нас. А нам будет очень хорошо, если мы сообщим первыми. Она вас проинформирует – ей понадобится ваша помощь.

– Настоящая боеголовка пропала?

– И да и нет. Она не покидала авиабазы Кертленда. Мы избежали армагеддона. – Он откинулся на спинку кресла, и в его ужасающих очках отразился свет люминесцентной лампы. – Были так называемые “Часы Судного дня” – кажется, еще до вашего рождения. По-моему, их придумал Союз обеспокоенных ученых. На них стояло время – без четырех минут полночь, потом новый раунд переговоров об ограничении вооружений, и часы переводили чуть-чуть назад – становилось без пяти минут полночь. Сейчас это выглядит довольно пошло и нелепо, как и все, что было в те годы. Ну разве могут часы двигаться вспять?

Этот свободный поток ассоциаций, казалось, был нужен ему для того, чтобы скрыть что-то.

– Эти часы и сейчас существуют, – заметила Пип.

– Надо же.

– Но вы правы, это выглядит устаревшим. Сегодня люди грамотнее воспринимают рекламу и агитацию.

Он усмехнулся.

– К тому же выясняется, – сказал он, – что в семьдесят пятом году все-таки не было без пяти минут полночь, иначе сейчас нас никого уже не оставалось бы в живых. Было примерно девять пятнадцать.

На внутренних часах Пип, где шел обратный отсчет секунд до признания, застыло время – одна секунда до полуночи.

– Как бы то ни было, Лейла заведена до упора, – сказал Том. – Она такой мирной кажется при первом знакомстве, что люди не подозревают, сколько в ней конкурентного духа.

– Я немножко это понимаю уже.

– Два года назад она была далеко впереди в сюжете об изъятии из продажи автомобилей “тойота” – или думала, что далеко впереди. Она считала, что у нее есть время выяснить все до конца и преподнести сюжет в полном виде. И вдруг начинаются звонки от ее контактов в информагентствах. Они звонят ей, чтобы рассказать потрясающую историю, которую только что услышали от человека из “Уолл-стрит джорнал”. Это были люди, которые не знали ни шиша, не рассказали ей ни шиша, а теперь у них был весь сюжет полностью! Она слышит, что человек из “Джорнал” всю ночь писал черновой вариант. Она слышит, что “Джорнал” уже подключила юристов. Ощущение – хуже некуда. Нет ничего хуже, чем писать статью, где ты должен признать первенство конкурента, которого намного опережал два дня назад. Кертлендской историей занимается “Вашингтон пост” – Лейле это стало известно вчера. Мы пока еще впереди, но, вероятно, ненамного.

– Она уже пишет?

– Для того-то бессонные ночи и предназначены. Еще немного, и я начну думать, что лучше проиграть эту гонку, чем видеть ее в таком состоянии. Я стараюсь сделать так, чтобы она оставалась хотя бы полувменяемой, и вы должны мне в этом помогать.

Пип начала раскаиваться, что так повела себя с Лейлой; может быть, она просто-напросто перенапряжена из-за работы.

– Но послушайте меня, – сказал Том, наклоняясь к ней. – Прежде чем вы к ней пойдете, я хочу задать вам личный вопрос.

– Я, честно говоря, хотела вам…

– Мы говорили с вами недавно про вашего отца. И я подумал – вы ведь отлично ищете информацию. Вы не пытались его найти?

Она нахмурилась. Почему ее спрашивают и спрашивают об отце? В повинную голову пришла странная мысль: может быть, ее тайный отец – Андреас? Потому-то мать и проявляет к нему такую враждебность. А Том с Лейлой обнаружили шпионскую программу и знают про нее, про Пип, больше, чем она сама про себя знает. Не Андреас ли ее папаша? Мысль была дикая, но своя логика в ней имелась – гадкая логика, логика вины.

– Пыталась, – сказала она. – Но моя мама очень искусно замела следы. Я знаю только имя, которое она себе придумала, и примерную дату моего рождения. В школе мне всегда казалось, что у меня нормальный рост и размер для своего класса. Но мое свидетельство о рождении точно фальшивое.

Взгляд, которым Том на нее смотрел, внушал ей тревогу: он был любящим. Она опустила глаза.

– Вы знаете, – сказала она, – я ведь не очень хороший человек.

– О чем вы? Что в вас нехорошего?

Она сделала глубокий вдох.

– Я не всегда говорю правду.

– О чем? Об отце?

– Нет, тут все правда.

– Тогда о чем?

Скажи это, просто скажи, думалось ей. Скажи: я не в Калифорнии была, а в Боливии…

В дверь постучали.

Том вскочил на ноги:

– Входите, входите.

Это была Лейла. Бросив взгляд на Пип, она заговорила с Томом:

– У меня был сейчас телефонный разговор с Джанелл Флайнер. Я думала вчера вечером об одной фразе, которую она произнесла. “Пора, чтобы хоть кто-нибудь меня выслушал” – примерно так.

– Лейла, – мягко промолвил Том.

– Дослушай меня. Это не паранойя. Так она сказала, я ей теперь звоню, и выясняется – да, она связывалась кое с кем помимо меня. До меня. Когда фотоснимки Коуди еще были на Фейсбуке, она послала письмо знаменитому организатору утечек. “Солнечной команде” – так она их назвала. Туда, куда все посылают, что у них имеется.

Пип покраснела в два этапа: сначала слегка, а затем жаркая волна накрыла ее всю.

– И что дальше? – спросил Том уже не столь мягко.

– Дальше то, что миссис Флайнер ответа не получила. Ничего не произошло.

– Прекрасно. Все счастливы. Он ни хрена не мог с этим сделать из Боливии. Такие сюжеты требуют работы на месте.

– Да, но Вольф не вывесил эти фотографии. Он по двадцать историй в день обнародует – ничего не фильтрует. А эту почему-то нет.

– Я не обеспокоен совершенно.

– А я обеспокоена глубочайшим образом.

– Лейла. Он владеет этой информацией уже почти год. С какой стати он внезапно решит поделиться ею в ближайшие пять дней?

– Потому что у таких сюжетов есть точка кипения. Вдруг все разом начинают говорить. Если он получит еще одну утечку, он может нам плюнуть в суп. Если “Пост” нас обойдет – это, конечно, будет плохо. Но представить себе, что этот тип…

– После бессонной ночи мир выглядит полным опасностей. Но ты же едешь на слоне. Ты одна можешь провести линию от Амарилло до Альбукерке.

– Слонов, бывает, воруют. Это случается очень часто.

– Если тебе уж так прямо надо волноваться, волнуйся из-за “Пост”.

Лейла издала резкий смешок.

– А я это делаю параллельно. В истории с наркотиками на базе Кертленда они, должно быть, опережают нас не на один день. А то и на недели. Я не могу тратить на нее время, пока занята подтверждением термоядерной истории.

– Ты немало с нее получишь косвенно. Если у “Пост” больше подробностей на эту тему – ничего страшного, раз мы первые. Пускай добавят соли в наш суп. В худшем случае они первыми выдадут сюжет с наркотиками, а мы последуем за ними с армагеддоном.

– Ты уверен, что не хочешь с ними кооперироваться?

– С конторой Джеффа Безоса?[64] Я поражен, что ты спрашиваешь.

– Тогда не удивляйся, если я развалюсь на части.

Лейла вышла; Том проводил ее взглядом.

– Терпеть не могу, когда она такая, – сказал он. – Проиграть гонку для нее конец света.

Пип задалась вопросом, не ошиблась ли она. Он не выглядел как человек, любящий кого-либо, кроме Лейлы.

– У вас с собой телефон? – спросил он.

– Телефон?

– Я хочу сделать пару-тройку звонков в “Пост”. Чтобы узнать, кто у них на рабочем месте в субботу. Если тех, о ком я думаю, сейчас нет, она может волноваться чуть меньше.

Хотя Пип пришла к нему сознаваться, у нее возникло искушение сказать, что телефона с собой нет; он был, как радиоактивным веществом, заражен уличающими текстами. Но соврать, что забыла его, было бы глупо и неправдоподобно. Она протянула его Тому с ощущением, что дает мини-бомбу, и, выйдя из кабинета, расположилась за дверью в надежде, что пребыванием рядом воспрепятствует тому, чтобы он читал ее переписку.

Она поняла, что потеряла решимость и ни в чем сегодня не признается. Если, как она теперь подозревала, она ошибалась насчет интереса Тома к ней, то в ее положении нет ничего такого, чего нельзя исправить удалением шпионской программы Андреаса. Когда Том, улыбаясь, вышел из кабинета, она отправилась с телефоном в женскую уборную и заперлась в кабинке.

Ты не хочешь меня и потому считаешь, что я веду себя как сучка. Может быть, ты и прав. Но ты обязан мне сказать, можно ли удалить шпионскую программу. Если можно, ты обязан это сделать. Ты поставил меня в ужасное положение. Я хочу, чтобы опять стало так, как до встречи с тобой. Я хочу все это вычеркнуть, хочу, чтобы моя жизнь была здесь. Если я хоть что-то для тебя значу, ты должен мне ответить. Если я от тебя ничего не получу, мне придется все рассказать Т. Да, это угроза.