Хозяйка розового замка - Роксана Гедеон

Конечно, я не могла отрицать того, что у каждого человека — своя судьба. Что каждый сам должен строить свою жизнь. Но почему Жан был так рад этому? Почему его это не печалило так же, как и меня? Почему ему не нужны были моя ласка, мое тепло, моя любовь?

Комок слез подступил мне к горлу. Закрыв лицо руками, я без сил опустилась на постель, сраженная всеми этими вопросами.

Чуть погодя я услышала голос мальчика:

— Ма! Что с тобой? Ма!

Я тяжело вздохнула. Потом взглянула на сына и привлекла его к себе.

— Будешь ли ты скучать по мне хоть немного, Жанно?

— Ах, ма! — произнес он обрадованно. — Я чуть не забыл сказать!

— Что?

— Я буду писать тебе каждую неделю.

Я улыбнулась, не очень-то веря этим обещаниям.

— Да ты что, не веришь? Я ведь поклялся! Если хочешь, спроси у деда и отца Ансельма — я дал клятву, что буду писать! Такую клятву надо сдержать, потому что иначе не станешь аристократом.

— Кто тебе это сказал?

— Дед.

Он неловко отвел мои руки от моего лица и осторожно погладил меня по щеке.

— Ты такая хорошая, ма. Я тебя больше всех на свете люблю, потому что ты — лучшая. Ты самая красивая, да!

— И все-таки ты от меня уезжаешь.

— Но ведь я приеду, — сказал он простодушно. — Как только заскучаю по тебе сильно-сильно, так и приеду.

— А если заскучаю я?

— Тогда ты мне напишешь, и я тоже приеду. Мужчины не должны заставлять женщин плакать, правда?

— Правда, — прошептала я, обнимая его и вдыхая знакомый запах его волос. — Дитя мое… Мое сокровище, мой ангел…

Раздался шорох. На пороге стоял Шарль и внимательно смотрел на нас.

— Мадам Сюзанна, — сказал он с решительностью, которой я в нем не подозревала. — Мадам Сюзанна, это правда, что господин де ла Тремуйль уезжает за границу и увозит Жана?

— Да, — сказала я, несколько удивленная. — А что ты хотел, Шарло?

— Я бы очень хотел, чтобы меня тоже взяли.

— Взяли? Неужели ты хочешь тоже стать военным?

— Нет, мадам Сюзанна. Я хочу стать аббатом. Я хочу попасть в Ватикан и поступить в какую-нибудь католическую коллегию. О, пожалуйста, мадам Сюзанна! Мне так это нужно!

Просьба этого тринадцатилетнего мальчика поразила меня. Некоторое время я молчала, глядя на него в полном недоумении. Он хочет стать аббатом? Но как можно хотеть этого в таком возрасте?

— Шарло, ты уверен в том, что говоришь? Ты действительно этого хочешь? Может быть, тебе плохо здесь? Если это так, то скажи, и мы во всем разберемся!

— Нет. Мне хорошо, мадам Сюзанна. Просто я хочу учиться. Я хочу стать католиком. Но ведь во Франции это невозможно, правда? Здесь церковь отделена от государства…

Он говорил как взрослый. И еще добавил — простодушно, но уверенно:

— Может быть, я потом поступлю в Римскую католическую академию. Я буду хорошо учиться, вам совсем не надо будет за меня платить!

— Шарль, милый, да разве дело в этом…

Я все-таки не могла поверить в то, что слышала подобную просьбу. Он же не знает жизни, не знает ее вкуса. И хочет стать аббатом? Да это просто ребячество!

Поглядев на меня и, видимо, приняв мое молчание за отказ, он бросился ко мне, схватил за руку:

— Мадам Сюзанна, милая, не отказывайте! Пожалуйста! Мне это очень нужно! Я выучусь, вернусь во Францию… вы никогда не пожалеете, что отправили меня!

Потрясенная, я обняла его.

— Да-да, — пробормотала я, — конечно же, я сделаю так, как ты хочешь. Только давай немного повременим. Не стоит тебе пока принимать сан.

— Так ведь еще нельзя. Там учиться надо.

— Да, но там стараются как можно скорее сделать своих воспитанников монахами — в шестнадцать, семнадцать лет. Обещай мне, что не будешь торопиться.

Он кивнул.

— Обещай, что если передумаешь, то не побоишься признаться.

— Конечно, мадам Сюзанна.

— Обещай, что если не передумаешь, то сначала поступишь в академию, а уж потом подумаешь над тем, как стать аббатом.

— Да, обещаю.

Я отпустила его, сказав, что сделаю все так, как он хочет. Он ушел. Все еще удивленная, я долго молчала.

— Так он хочет стать монахом? — спросил Жан. — Вот чудак! Что хорошего всю жизнь говорить по-латыни и ходить в юбке? Это же ужасная скука.

— Ты не любишь аббатов?

— Нет. Только отца Ансельма… Шарль просто тронулся слегка, вот что!

Он выразительно постучал себе по лбу. Я вздохнула.

— Жан, как же я могла забыть? Если будешь принят принцем крови и королем, надо позаботиться о костюмах для этого.

— Дед все сделает, ма. Я знаю.

— Дед ничего в этом не понимает, — сказала я, несколько задетая. — Уж заботу о костюмах давай предоставим мне, а не деду. Что ты хочешь? Пожалуй, мы выберем темно-красный цвет для твоего наряда… и сделаем черный плащ на красной подкладке… А золотая отделка тебе нравится?

За этим разговором нас и застал принц де ла Тремуйль. Он остановился в дверях и вопросительно смотрел на меня, словно посылая суровый упрек этим взглядом. Во мне снова проснулась сильная досада на него. Это была его идея — забрать Жана! И я не выдержала.

— Да, да, я согласна! — воскликнула я почти гневно. — Вы победили! Радуйтесь! Но если с головы Жана упадет хоть один волосок, я никогда вам не прощу, никогда!

Жан замер с открытым ртом, глядя то на меня, то на деда.

— Вы приняли правильное решение, Сюзанна, — медленно и холодно изрек принц.

Я сдавленным голосом рассказала ему о просьбе Шарля. Он пожал плечами.

— А в чем вопрос? Я не против. Он аристократ, он, кроме того, даже законнорожденный. Я устрою его в Ватикане.

— Я бы просила вас самому проследить за тем, как он устроится.

— Да, если будет время.

— Честно говоря, — произнесла я, — мне казалось, что вы откажетесь.

— А почему я должен отказаться? То, что перед лицами духовного звания я не испытываю благоговейного трепета, — это правда. Таков был я прежде, таким и остался. Но нет ничего дурного в том, чтобы помочь мальчику-аристократу стать аббатом де Крессэ. Это даже добавит мне уважения в эмигрантских кругах.

— О, — сказала я, сама не понимая, что чувствую, — вам это не очень-то и нужно. Вас уважают все. Уважают как никого другого. Все просто трепещут перед вами.

— Только не вы, правда, Сюзанна? — спросил он чуть иронично.

Я не ответила, кусая губы. Тогда он подошел и мягко, осторожно обнял меня.

— Я бы не хотел уехать, оставшись в ссоре со своей дочерью.

— Я тоже этого не хотела, — сказала я. — Но при всем желании я не могу забыть, что это вы забираете Жана.

— А вы подумайте о другом.

— О чем же?

— О том, как вы будете поражены, когда через некоторое время Жан вернется к вам. Как он изменится. Я приложу все усилия, чтобы вас в ту минуту переполняла гордость за мальчика. Что перед этим несколько месяцев разлуки? Все счастье встречи зависит от расставания.

14

Бриг удалялся от берега.

Огни на корме не были зажжены в целях предосторожности, чтобы не привлекать внимания французских береговых кораблей, которые нет-нет да и показывались в заливе Сен-Мало. Некоторое время еще можно было различить на борту две небольшие фигурки. Это были Жан и Шарль. Они долго махали нам шляпами. Потом ночь и расстояние поглотили их.

Александр осторожно потянул меня за руку, и я, словно опомнившись, направилась к лошади.

«Вот я и осталась без него. Без своего сына».

Море в эту ночь было шумное, неспокойное. Когда я поднялась на скалу, где была привязана Стрела, море мне показалось с высоты волнующимся темным одеялом с грязно-серыми кружевами пены вокруг островков. Острова в ночи напоминали то ли черных крокодилов, то ли акул. Сквозь ветви могучих елей ярко светила луна. Она была совсем близко — прямо над нами.

Александр помог мне вскочить в седло, потом остановил меня, нежно сжал мои колени:

— Ну, что такое, carissima? Снова грусть?

— Он уехал! — прошептала я с отчаянием. — Ах, Александр, ведь он уехал! И так надолго!

— Думайте о тех, кто у вас остался. Обо мне, например.

Я слабо улыбнулась. Потом коснулась рукой его волос, поправила перья на шляпе.

— О вас я думаю всегда. Когда уезжали вы, я места себе не находила.

Он не ответил. Мы замолчали надолго. Вероятно, герцог понимал, что мне сейчас трудно даже произносить слова — спазмы сжимают горло. Он просто вскочил на своего Дьявола, взял под уздцы мою Стрелу и повел их шагом. Нам надо было возвращаться. До Белых Лип неблизко.

Дорога пролегала через каменистую пустынную долину, среди которой менгиры и долмены мрачно чернели то тут, то там. Я качалась в дамском седле, погруженная в размышления. Я думала о том, что уже завтра в полдень Жан будет в Лондоне. В городе, где я сама никогда не бывала. Хотя сейчас все вокруг меня столько говорили о нем, что невольно начинало казаться, что Лондон — это где-то совсем близко, почти в Бретани.