Слова через край - Чезаре Дзаваттини

Вирджентини, впав в эйфорию, превозносит итальянских женщин. Их царство — это дом: они образцовые матери и жены. Он так и сыплет банальностями, весьма характерными для настоящего момента повальной лжи. Чезаре, совсем опьянев, уснул в кресле. Сильвия вся напряжена. Ей хотелось бы появиться вот в таком, обнаженном виде перед этими мужчинами и высказать наконец все, что у нее на душе. Она уже видит, как распахивает дверь и появляется перед ними нагая, уже предвкушает растерянность Карло: вот бы без стыда, без жалости крикнуть мужу, что она его ненавидит, и начать целовать Чезаре, Марри и особенно страстно — Антонио, Вирджентини, переходя от одного к другому, как шлюха. А еще во весь голос сказать, что Вирджентини назначил Карло ответственным редактором для того, чтобы спать с нею, и она готова заплатить по счету. Вот она бросается к нему в объятия, вновь и вновь спрашивая Карло: «До какого предела?» Движения ее становятся все непристойнее, а тем временем Марри и Чезаре, издевательски хохоча, крепко держат обезумевшего от ярости Карло.

Внезапно доносится сирена. Сначала одна, потом другая, потом десять, двадцать. Это уже действительность!

Пустота и тишина наполняются шумом, криком. Сильвия совсем растерялась, какое-то мгновение она сомневается: не пригрезились ли ей эти частые оглушительные взрывы, резкая трескотня зениток. Так проходит пятнадцать-двадцать секунд, потом в комнату вбегает Карло.

— Скорее, отведем Акилле в бомбоубежище, — говорит он, стараясь сохранять самообладание.

Сильвия зажгла свет, кое-как натянула рубашку. Остальные уже спустились на улицу. Если бы сейчас кто-нибудь высунулся в окно, то увидел бы их на маленькой площади Сан-Лоренцо-ин-Лучина: словно тени, они разбегаются по домам, каждый в свою сторону.

Акилле спит, он бы и не проснулся, если б его не разбудили. Сильвия, чтобы не испугать его, даже силится улыбнуться. Мальчик не говорит ни слова и не может понять, что происходит. Грохот зениток нарастает. Катерина, появившаяся в ночной рубашке, запинаясь, спрашивает:

— Так, значит, это правда? Значит, в самом деле война?

Люди торопливо выскакивают из квартир, у лифта толкотня. Сильвия суетится, посылает Карло скорее принести Акилле свитер.

Карло возвращается в квартиру, бросается в спальню, в то время как лифт спускается вниз. В окне видно небо, словно освещенное фейерверком. Карло ищет свитер, находит дневник!

Достаточно одного взгляда, чтобы все понять, ибо с первой страницы на него смотрят четыре яростных и непоправимых слова: «Я ненавижу своего мужа». Карло оглушен, словно его ударили по голове.

Между тем в бомбоубежище, освещенное тусклым желтоватым светом, стекается народ, люди всех сословий. Где-то плачет ребенок. Сильвия устроилась в уголке с Акилле на коленях, рядом — Катерина, они держатся за руки. У всех на лицах удивление пополам со страхом. Кто-то затевает ссору из-за места. Пожилой мужчина кричит:

— Порядок, соблюдайте порядок!

Сильвия вся поглощена заботами об Акилле. Куда только делись ее прежние мысли и фантазии? Встревоженная соседка по дому спрашивает ее, надежно ли это убежище.

Карло спускается по лестнице неуверенным шагом. Лицо у него серое, землистого оттенка. В руке он держит закрытую толстую тетрадь. Ступеньки содрогаются от зенитной стрельбы. Он даже позабыл о свитере для сына.

Сильвия видит, как он появляется на пороге бомбоубежища — бледный, будто ставший выше, ростом. Она машет ему рукой — она заняла ему место (происходящее, как видно, зачеркнуло все сомнения, и требует семейной сплоченности). Однако она тотчас узнает тетрадь. Какое-то мгновение они молча смотрят друг на друга. Потом он опирается о стену, уставившись перед собой.

Внезапно стрельба смолкает. Какая-то женщина спрашивает:

— Они улетели?

Ни у кого нет сил разговаривать. Чей-то голос объявляет, что до отбоя воздушной тревоги всем надо оставаться на своих местах.

Карло тем временем раскрывает дневник. Теперь он кажется спокойным. Однако рука у него слегка дрожит. Какую запись он сейчас читает, за какое число? Что именно из всех ее ужасных откровений?

Сильвия неотрывно смотрит на него. Никто в убежище даже и не подозревает, какая драма происходит у них на глазах. Настроение у всех начинает подниматься, и наконец прозвучавший сигнал отбоя всех успокаивает. В убежище воцаряется какая-то приподнятая, даже чуть праздничная атмосфера, во всяком случае, люди радуются избавлению от опасности. Все устремляются к выходу. Катерина посадила себе на плечи шалуна Акилле и тоже направилась к выходу.

Сильвия не в силах подняться с места. Она словно ждет приговора и наказания. В бомбоубежище остались только она и ее муж. С лестницы доносятся отзвуки голосов.

Карло мнет в руках дневник, словно хочет его разорвать. Встает, делает несколько шагов в сторону Сильвии и вдруг, не сдержавшись, швыряет ей в лицо дневник и кричит:

— Сука!

Потом направляется было к выходу, но внезапно поворачивается и осыпает Сильвию градом пощечин — одна, две, три, четыре… хватает за горло, бешено трясет и, словно мешок, швыряет о стену.

Сильвия сползает на пол и сидит, не произнося ни слова. Она знала, что это должно произойти, может быть, даже лучше, что так случилось. Вдруг у мужа сдают нервы, и он как-то по-детски всхлипывает.

В этом семейном крахе угадывается совпадение с крахом чего-то несоизмеримо более важного: приходит конец многому из того, что до сих пор считалось «незыблемым».

А дневник остается лежать раскрытым на той странице, где Сильвия писала о залитом солнцем острове и юношеских речах Карло о свободе.

Большие каникулы

Об этом событии, которое произошло в августе 1947 года, мне рассказали мои соотечественники.

Мое родное селение находится менее чем в километре от берега По. Живут здесь главным образом крестьяне, батраки, лесорубы, извозчики, безработные. На порогах домов можно постоянно увидеть молодых и старых женщин, они плетут косички из соломки, что идет на шляпы, — долгие метры косичек дают им несколько жалких чентезимо. Как и в других местечках Паданской низменности, в Лудзаре имеются особые портики, и под ними всегда оставляют велосипеды, много велосипедов. По правде говоря, велосипеды здесь можно увидеть повсюду, на улицах беспрерывно трезвонят велосипедные звонки.

Когда у жителей Лудзары выдается немного свободного времени, они отправляются на берег По, идут сюда с ружьями поохотиться на диких уток, с удочкой — ловить рыбу, или с собакой — поискать трюфелей вдоль берега. Реку здесь очень любят, даже когда она становится бурной и грозной; катанье в лодке на закате или на восходе солнца — всегда самое лучшее времяпрепровождение для моих односельчан, они растроганно созерцают закат или восход, когда вся вода окрашивается в красный цвет.

Однажды, это произошло в том далеком августе, несколько рабочих и ремесленников, игравших в шары, сказали: «А поехали в Венецию, Лудзара — Венеция по реке, а?» Идеей загорелись все, и тотчас же на стенах домов появились плакаты, в которых сообщалось о великом путешествии, о том, что будет катер и другие чудеса и что каждый сможет принять участие, заплатив 1500 лир.

Путешествие моих односельчан по реке началось, когда солнечные лучи еще не высветили ее вод. Уезжали почти ночью, дул холодный бриз, и родственники с берега приветствовали отъезжающих, а те махали флагами; все бедняки тщательно приоделись: праздничные костюмы, новые ботинки, новые шляпы, у одного был даже бинокль.

Кто-то прибежал в последний момент, потому что трудом наскреб необходимую сумму, а другой проник на борт без единой лиры в кармане, вызвав тем самым одобрение и поддержку односельчан. Всего на барже по названием «Биче» собралось восемьдесят мужчин и двадцать женщин. Да, это был совсем не катер, а всего лишь баржа длиной тридцать метров и шириной — семь, с тремя кормчими; шум ее мотора отзывался эхом вдоль спокойной По. Было довольно тесно — ни одного из тех удобств, которые обещали энтузиасты — организаторы прогулки, только несколько украшений из цветной бумаги, — но сразу же послышалась музыка, и все казалось прекрасным, все неудобства вполне можно было пережить, а появление солнца было встречено самыми популярными песнями. Когда путешественники проходили под мостом Боргофорте, башни Лудзары совсем уже не стало видно; на мосту было большое оживление, оно еще усилилось, когда они проплывали. Слышался глухой шум драг, которые выбирал грунт вдоль берега, из леса время от времени доносились выстрелы охотничьих ружей. Один лудзарец играл на гармонике, другой — на гитаре, и четыре или пять пар часами танцевали на площадке в три метра. У некоторых пар начинается нечто вроде идиллии, внезапной любви. А пожилые придвинулись к буфету, где стоят бочка вина, тысяча бутылок ламбруско и разложено множество всякой пищи — ее хватило бы на месяц. Да, забыл — еще сотня арбузов.