Братья Ашкенази. Роман в трех частях - Исроэл-Иешуа Зингер

Полковник забрал пачку и принялся чистить перо.

— Для лодзинца вы очень хорошо говорите по-русски, — сделал он Нисану комплимент. — Вы учились в Польше? Или в России?

— Я был в России под полицейским надзором, — сказал Нисан. — Мое имя Нисан Эйбешиц.

— Очень приятно, — сказал полковник и записал имя. — Так лучше всего. Мы бы все равно это узнали. Вы просто избавили нас от лишней работы, господин Эйбешиц.

Очень деликатно полковник попытался выяснить у арестанта, к какой партии он принадлежит — к «Пролетариату», к «Звёнзеку»[134] или к какой-либо другой, новой.

— Нет единства в ваших рядах, — сказал он с улыбкой. — У вас часто происходят расколы, и этим вы задаете нам много работы… Говорят, что «Пролетариат» вот-вот снова расколется. А вы как думаете?

Но Нисан не дал ответа на этот вопрос. Полковник заглянул в лежавшую перед ним прокламацию, взятую при аресте Нисана. Он сравнил ее с подстрочным русским переводом, подготовленным для него секретарем еврейской общины, и принялся говорить о бесчинствах в городе.

— Очень неприятно, — вздохнул он. — Я действительно сожалею.

— Это ваша работа, — сказал Нисан.

— Нет, ваша, — перебил его полковник. — Евреи не должны вмешиваться в эти дела. Вы должны торговать. Это ваша специальность. Это было бы лучше и для вас, и для нас… Подумайте над моими словами.

— У меня свой взгляд на эти вещи, — парировал Нисан.

— Надеюсь, что в тюрьме, где у вас будет много свободного времени для раздумий, вы пересмотрите его и согласитесь со мной, — по-отечески сказал полковник. — Однако вы устали, не выспались, и я не хочу вас больше утомлять. Мы еще увидимся. Может быть, у вас есть какие-то требования? Скажите мне, и если их будет возможно выполнить, я к вашим услугам.

— Только одно, господин полковник. Не отправляйте меня больше в арестантскую, переведите сразу в тюрьму.

— Я и сам об этом подумал, — согласился полковник и вызвал звонком караул.

Двое стражников посадили Нисана в дрожки и отвезли в тюрьму на улицу Длуга.

— Всё присылают и присылают, — злился начальник тюрьмы. — Куда мне их пихать? Вот напасть…

Двое заспанных охранников раздели Нисана догола, обыскали, велели нагнуться, проверили, не спрятал ли он что-нибудь в потайных местах. Они вытряхнули его карманы и забрали все — от карандаша до папиросы, от спички до кошелька с мелочью. Также они взяли у него подтяжки и галстук.

— Держите! — сказали они, протянув Нисану маленькую нефтяную лампу, и повели его по длинному коридору. — Пока посидите тут, а там посмотрим.

Как убитый упал он на койку с серым жестким одеялом, стоявшую в его маленькой камере. Это была всего лишь тесная зарешеченная комнатка с койкой, столиком и табуреткой, но после арестантской в полицейском участке она показалась ему дворцом.

Сквозь стену донесся стук. Нисан приложил к стене ухо.

— Добрый вечер! Кто тут сидит? — спросили его стуком.

Нисан отстучал свое имя.

— Что слышно в городе? — спросил сосед по ту сторону стены и сообщил свое имя.

Вскоре он рассказал о том, что, по тюремным слухам, арестованных не будут долго держать в предварительном заключении. Процесс начнут быстро и дадут осужденным большие сроки, до восьми и даже десяти лет. Перестукиванием Нисан расспросил о тюремном режиме — еде, прогулках, сне, а главное — чтении. С той стороны стены ему ответили, что книг много, в том числе политических, — библиотека стараниями прежних заключенных собралась приличная. Нисан был счастлив. Ничто так не увлекало его, как книги. Он готовился к длительному сроку и рассчитывал много выучить за это время.

В один прекрасный день его вызвали на свидание с невестой. Нисан удивленно вышел в канцелярию и увидел там маленькую Баську, дочку Тевье, со свертком в руках. Надзиратель отобрал у нее сверток.

— Что там внутри? — спросил он.

— Еда.

— Мы передадим это после того, как проверим, — сказал надзиратель и отложил сверток в сторону. — Можете разговаривать.

Нисан протянул девушке руку, и она залилась краской.

— Не сердитесь, пожалуйста, — оправдывалась она. — Иначе не пускают. Только родных. Вот я и сказала, что мы жених и невеста.

— Спасибо тебе, Баська, — сказал Нисан и погладил ее по голове.

Девушка молчала.

Нисан расспросил ее об отце, о знакомых.

— Папа уже дома, — тихо сказала она. — Он работает. Я тоже. Он передает вам привет. Он будет действовать и дальше. Как и я. Хотя мама на нас и кричит.

— Ты хорошая девочка, Баська, — похвалил ее Нисан, — береги себя. А передачи мне носить не надо. У меня тут все есть.

Девушка посмотрела на него большими благодарными глазами и расплакалась.

— Что с тобой, Баська? — стал утешать ее Нисан и снова погладил по голове.

— Они такие подлые… такие подлые… — прошептала она, опустив глаза.

— Кто, Баська?

— Эти. Во время обыска, — сказала Баська и снова покраснела. — Я так стеснялась.

Нисан понял девушку. Уж он-то знал тюремные обыски, которым подвергают тех, кто идет на свидания к заключенным.

— Ты не должна сюда приходить, — сказал Нисан. — Ты еще ребенок.

— Нет, я буду приходить, — твердо пообещала она.

Надзиратель прервал свидание.

— Пора, — громко объявил он, звеня ключами. — Быстрее.

Нисан поцеловал девушку в голову.

Глава девятая

На железнодорожном вокзале Лодзи было многолюдно и шумно.

У вагонов третьего класса толкались евреи, еврейки, крестьянки, дети. Хотя оставалось еще много времени до отхода поезда, все кричали, суетились, бегали, носились с баулами и мешками. Женщины дрожали за свои вещи, не понимали кондуктора, говорившего по-русски, плакали и рыдали, прижимая к себе поклажу. Они ехали к мужьям в Америку. Все их имущество заключалось в тюках с постельным бельем и потомстве. Они были встревожены, напуганы и поминутно теряли детей. К тому же вокруг вертелись воры, утаскивали баулы и буквально выхватывали кошельки из рук.

— Караул, мои деньги! — то и дело раздавался в густом воздухе женский голос.

В последнее время многие уезжали из Лодзи в Америку. После кризиса люди обнищали, остались ни с чем, с одними векселями на руках, и искали спасения за океаном. Кого-то подчистую ограбили и жестоко избили во время погромов, и они бежали из неспокойного города в новую страну.

В сотый раз отцы прощались с сыновьями и говорили:

— Дети, помните, что вы евреи! Соблюдайте субботу, накладывайте тфилин и не брейте бороду. Не забывайте об этом!

— Хорошо, — отвечали сыновья, пересчитывая баулы и чемоданы.

Крестьянки украдкой пытались пронести в вагоны корзины с курами и скандалили с кондукторами. Хасиды с узелками из красных носовых платков ехали к ребе со своими мальчишками в длинных лапсердаках. Эти мальчишки были похожи на маленьких взрослых евреев. Они распевали у поезда хасидские напевы. Торговцы-литваки, нагруженные чемоданами, чайниками, зонтами, прорывались к верхним полкам, чтобы подремать по дороге домой. Они ругались с польскими евреями, из-за которых в поезде было тесно, и орали по-русски в окна вагонов вокзальным носильщикам:

— Носильщик, кипяток!

Во всех чайниках у них был горячий чай.

В вагонах царила суматоха. Здесь кидали баулы, ссорились, пропихивались. Набожные евреи надевали талесы и тфилин и молились в миньяне. Женщины обнажали груди и кормили вопящих младенцев. Литваки играли в карты на верхних полках. Хасиды пили водку. Иноверцы резали колбасу из свиной кишки, ели, плевали на пол и смеялись над молящимися евреями. Дети плакали, куры кудахтали, поросенок в мешке визжал, собака лаяла. И среди всего этого сновал крикливый и задиристый рыжебородый еврей-«мытарь»[135] в желтом лапсердачке и выбивал деньги за проезд.

— Эй, евреи, эй, кто не платил! — восклицал он. — Давай сюда пару рублей!

Не все покупали билеты на поезд. Некоторые ехали «зайцами», спрятавшись под скамьями, но русские кондукторы не дремали. Билетов они не требовали, но отступные за безбилетный проезд на поезде брали. У них на подхвате работали евреи-«мытари», которые выколачивали мзду из пассажиров и делились добычей с кондукторами.

Рыжий «мытарь» толкался, дрался, залезал под скамьи, выгонял оттуда спрятавшихся мальчишек и вопил:

— А ну гони пару рублей. Иначе голову оторву!

Русский кондуктор шел с ним и помогал собирать деньги.

— Бегапой йовой?[136] — спрашивал он словами Торы, которым его научили «мытари».

— Бегапой ейцей![137] — отвечали «зайцы» и откупались.

Куда больше, чем на прятавшихся под скамейками безбилетников, «мытарь» кричал на тех, кто купил билеты в кассе.