Блестящий шанс. Охота обреченного волка. Блондинка в бегах - Эд Лейси

Прибыв в Гавану, я спустился к ней и сказал:

— Таможня наверняка нас навестит. Открой чемодан и брось какую-нибудь одежду на пачки денег. Наведи там легкий беспорядок и не закрывай.

— У меня нет никакой одежды, кроме той, что на мне, — простонала она. — Мы не можем спрятать чемодан в трюме?

— Если они начнут обыск, то первым делом полезут в трюм или в машину. Посмотри под койкой в сундуке — там ты найдешь мои старые рубашки и штаны. Набей ими чемодан.

Она опять застонала, прикрыв рот ладонью.

— Ладно, я сам, — вздохнул я, бросив взгляд на берег.

Но Роуз, шатаясь, поднялась с койки и отрицательно помотала головой.

— Ну ладно, сама так сама, — согласился я. — И только не надо так смотреть на меня — никто твои деньги не найдет.

Мы вошли в гаванский порт без всяких проблем Смеркалось, и вода была как стекло. Роуз вышла на палубу. Ей полегчало, и она проголодалась.

— Ну давай помоемся и пойдем на экскурсию по городу, — предложил я.

— Ты иди. Я останусь.

— Слушай, перестань трястись за свои бабки. Я уберу их в безопасное место и найму мальчишку присмотреть за яхтой. Мальчишка мой старый знакомый… Да и кому придет в голову обчистить эту посудину?

Она упрямо помотала головой, глядя на яркие огни набережной за доком. В глазах у нее стоял страх.

— У меня платье грязное и мятое, — глухо произнесла она.

— Роуз, послушай, но ведь и я не в смокинге!

— В Гаване слишком много американцев!

Я пожал плечами.

— Ну ладно. Нам надо купить еды…

Она резко отвернулась и спустилась в каюту. Я никак не мог понять, с чего это она так закипела. Роуз вернулась и протянула мне пачку бумажек.

— Вот двести долларов, купи все, что надо. Я подожду тебя здесь.

Я сошел на берег и быстро обошел ближайшие магазины, уверенный, что, когда вернусь, Роуз уже на яхте не будет. Но вернувшись, я обнаружил на палубе ее сохнущее нижнее белье, чулки, платье. От этого зрелища у меня на сердце потеплело. Роуз высунулась из каюты — на ней был мой свитер, натянутый поверх купальника. Она была рослая и крупная, и мой свитер оказался ей не слишком велик.

Мы поели приготовленный мной ужин, потом сели на палубе и закурили. Глядя на городские огоньки, я заметил:

— Завтра вечером нам непременно надо сойти на берег. В Гаване кипит ночная жизнь. Кастро открыл все шлюзы.

Роуз швырнула окурок за борт, проводив его взглядом, и ушла в каюту. При тусклом свете одинокой лампочки я увидел, как она сняла свитер и выскользнула из купальника. Она стояла у трапика, слегка поеживаясь, тело у нее было красным от солнца, с белыми участками незагорелой кожи. Она была прекрасна, как воплощение эротических фантазий мужчины.

— А мы не можем сами устроить себе ночную жизнь, Мики? — спросила она.

Бросившись в каюту, я постарался ничем не выдать своего сладкого возбуждения.

Мы отплыли из Гаваны ближе к полудню и несколько недель ходили вокруг Кубы. Если в каком-то городке нам на глаза попадался хоть один американский турист, мы тут же снимались с якоря. В Матансе Роуз купила себе белье, джинсы, пару простых платьев. Потом мы стояли в Кабанис-Бей, Баракоа, миновали американскую военно-морскую базу в Гуантанамо и направились прямехонько в Мансаниль и Сьенфуэгос. Разумеется, крупная женщина — да к тому же еще роскошная платиновая блондинка, — Роуз выделялась на улице любого из этих городков как новенький «роллс-ройс». Но когда я намекнул ей об этом, она и бровью не повела. Через несколько недель я понял, что волосы у нее крашеные, а от природы грязно-каштановые, которые на солнцепеке скоро тоже выбелились и стали песочными.

В крошечном порту Банес мы нашли замечательного мебельщика. Он пришел на яхту и за пятьдесят зеленых приделал второе дно к шкафу, на котором стояла моя старенькая спиртовая печка. Он же навесил на шкаф замок с цифровым кодом. Роуз сложила туда деньги и, предав свой чемодан огню, похоже, немного успокоилась. Мне быстро удалось вычислить код. Однажды утром, когда она отправилась на берег за черепашьими яйцами, я сосчитал бабки. Оказалось 63 500 долларов — еще там была стопка листков, исписанных аккуратным почерком на иностранном языке… Я решил, что записи сделаны по-голландски или по-шведски. Ни слова разобрать я не смог. Деньги и эти записи были завернуты в клеенку.

Если не считать этого случая, я ни разу не дотронулся до ее денег без спроса. Да мне и не надо было. Поначалу при виде такой кучи денег я не на шутку сдрейфил — если они были краденые, то Куба — самое неподходящее место для их всплытия: на Кубе повидали немало «грязных» денег. Но деньги вроде бы были нормальные. Хотя я частенько задумывался о том, что сказать полиции, если она в один прекрасный день к нам нагрянет. Впрочем, я не шибко убивался по этому поводу: я просыпался по утрам от солнечного света, заливавшего нашу каюту через иллюминатор, и глядел на спящую в моих объятиях Роуз — в эти минуты меня больше ничего не интересовало.

И Роуз вроде бы ни о чем не беспокоилась. Если мы не заходили в большой город или не встречали американцев (женщин-туристок она почему-то так не боялась), она не подавала признаков тревоги. Разумеется, жизнь на старушке «Морской принцессе» нельзя было назвать роскошной. Каюта была тесная и служила одновременно спальней, гостиной и холлом. А в дождь мы сидели там точно в протекающей палатке. В такие дни я видел, как Роуз, не выдержав, горько плакала.

Но все наши бытовые тяготы скрашивались погожими днями. Тогда мы просыпались поздно, возились в койке, наслаждались друг другом и иногда валялись весь день. Мы оба ужасно любили поспать. Нам также нравились скабрезные шуточки и анекдотцы, и иногда мы могли весь день хохотать над очередным анекдотом, точно подростки. Или мы вставали на рассвете и шли рыбачить, а когда нам удалось раздобыть ласты и маски, занимались подводной охотой и до полного изнеможения били рыбу самодельными острогами. Мы бросали якорь где-нибудь у совершенно безлюдного пляжа — бесконечные мили белого песка были целиком в нашем распоряжении. Мы плавали и занимались любовью. Мы отлично ладили, во всем, кажется, находя взаимопонимание (за исключением тайны ее бегства), и буквально прикипели друг к другу. Это было похоже на огромную картинку-загадку, которая постепенно складывается из множества кусочков — так и я по кусочку складывал большую и ясную картину с изображением Роуз.

Как-то мы отдыхали на пляже недалеко от Камечуэлы и жарили только что выловленных морских окуней. Мне удалось расколоть несколько кокосов, не обломав ногтей, а Роуз сидела у костра и расчесывала длинные мокрые волосы. И вдруг она запела.

Я узнал один из старых шлягеров — «Меланхолическая малышка». На секунду эта мизансцена — бесконечный пляж, солнце, костер и поющая девушка — превратилась в кинокадр. Одна только деталь была лишней — интересно, что в этом кадре делал я? Голос у нее был очень приятный.

— Милая, я и не знал, что ты так здорово поешь.

— Ну, на свадьбе у тети Джули я бы не стала петь.

— На чьей свадьбе?

— Это любимое выражение моего папы, — улыбнулась она. — Оно означает: для души. Правда, я выступала с небольшими оркестриками, была солисткой в так называемых ночных клубах и однажды даже снялась в кино с музыкальным номером.

— Э, да ты и в кино снималась! — воскликнул я и подумал, что она, скорее всего, участвовала в массовке.

Роуз рассмеялась.

— Только не смотри на меня с таким благоговением! Ты, я вижу, кинолюб. Да, я снялась в нескольких картинах. Крошечные рольки, почти немые, и, как правило, все они оставались на полу монтажной.

— Спой еще. У тебя это так здорово получается.

Она опять рассмеялась.

— А тебе бы показалось, что у меня здорово получается, если бы я была невзрачной девчонкой без этих потрясных сисек?

— Это еще что за шутки?

— Не обижайся. Это не шутка. — Она скользнула ко мне. — Я хочу тебе кое-что сказать, Мики. Ты помнишь, как мы познакомились и как у нас все началось? Ведь из этого ничего хорошего выйти не могло. Но вышло. То есть я ведь сначала прекрасно понимала, что ты мной увлечешься — на время. Но у нас с тобой получилось нечто большее. Честно, ты мне очень нравишься. Я уже давно мужчине таких слов не говорила — очень давно. Если вообще говорила когда-нибудь…

Я поцеловал ее — грубовато, страстно, радуясь, что она не робкая девица. И ощущая ее теплые полные груди у своей волосатой груди, я знал, что она права.

— Роуз, милая, конечно, я запал на тебя — ты же такая красотка! Часто ли такому тюфяку, как я, подваливает счастье держать в своих лапах такое чудо? Но…

— Ты не тюфяк, Мики, уж поверь мне, я эксперт по тюфякам…

— Это еще не все. Ты мне тоже очень нравишься. Правда!

— Ты красивый, Мики, это любой стало бы ясно, когда бы она тебя получше узнала. Не смейся, я это серьезно. Ты такой уютный, такой сильный, такой хороший. Ты не пустышка и не притворяла — это высший комплимент, который я могу сказать мужчине. Ну вот хотя бы как ты сказал, что я тебе нравлюсь. И не пытайся мне вешать лапшу на уши про «любовь»!