Пловец Снов - Лев А. Наумов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Ты на что рассчитывал? – усмехнулся злой голос внутри. – Колыбель масонства… Между прочим, этот город – исток и пионерского движения тоже. Читал на памятнике: „В 1923 году при фабрике „Красное знамя“ в Петрограде создан первый пионерский отряд“? И что? Самый умный? Решил всех перехитрить? В Таганроге его в пионеры не приняли, так он рванул в „колыбель“! Решил тут стать последним масоном-пионером-революционером! Ничего не выйдет!!!»
В одной книжке по психологии Горенов вычитал, что злость, постоянное ожидание подвоха и обмана – признак глупости. С тех пор он считал этот голос дураком. Разумеется, Георгий его не любил. Он уже давно не сомневался, что никаких масонов нет. А может, и смысла нет ни в чём, кроме, пожалуй, книги G. Иными словами, кроме того, куда он сам, своими усилиями пытался его вложить. Но вот с плаката на него смотрела другая «G», заключённая между циркулем и наугольником.
Возможно ли?.. Неужели он действительно был масоном? Неужели Горенов собственными руками убил того, кого мечтал разыскать много лет? Нет, наверное, несчастный йог тоже лишь надеялся на что-то такое, тоже верил… И сам себе выдумал… Иначе просто не может быть.
Георгий торопливо закончил, переоделся и вышел на лестницу. Экспериментировать с лифтом он не решился – застрянет ещё – сразу пошёл пешком. Снизу поднималась какая-то пара, пришлось прятаться на шестом на этаже, но в целом – без неприятных сюрпризов. По плану домой следовало снова ехать на метро, но на этот раз – с «Комендантского проспекта».
Произошло то, чего Горенов никак не ожидал: сегодняшнему убийству надлежало стать «одним из» эпизодов в ряду, но оно неожиданно изменило многое. Книга… Она более не могла называться книгой G. История G тут обрывалась, заканчивалась, как пройденный этап, оставаясь лишь буквой на задней стенке платяного шкафа новоиспечённого покойника. Скорпион нанёс сокрушительный удар своим смертоносным хвостом, и кольцо замкнулось, образовав самую надёжную и бесспорную форму на свете. Форму всего и нечего. Форму тайны и ответа. Теперь это книга O. Округлая, словно овал лица Истины. Словно её рот, не могущий, не имеющий более права молчать. Словно сам бездонный колодец, из которого она нашла в себе силы вылезти. Георгий ощущал огромную важность всего произошедшего, хоть и не понимал до конца, что именно случилось.
Сильнее всех других эмоций в нём говорила ненависть. Как же он мог! Как он мог быть… Нет, не так. Зачем он повесил в шкафу этот плакат? Или почему тогда, открывая дверь, не провозгласил: «Остановись, я брат тебе…»
Горенову совсем не хотелось думать о том, кто звонил в дверь. По законам жанра такие вещи не происходят просто так. В них должен быть смысл, значение для развития сюжета. Раз они не встретились возле квартиры, следовало ожидать, что человек, приходивший к тренеру, непременно появится позже. А если прямо сейчас он идёт по пятам? Впрочем, почему «он»? Может, это была женщина?
В спешащем навстречу мужике Георгию внезапно померещился недавно убиенный. Хотя этого прохожего он совсем не успел разглядеть, оба шли быстро. Но вот у ларька стоял другой, знакомое лицо с раздражением на подбородке. Вот – снова… И снова… Сознание не отказывало, потому Горенов понимал, что все они – мираж, какое-то наваждение. Должно пройти. Однако странно: прежде Георгий с тренером виделись всего пару раз, а теперь он узнаёт его в каждом. Кстати, как же звали этого человека? Пришлось даже замедлить шаг… А вдруг это и был Вадик? Нормальный сюжетный поворот! Хотя нет, скверно. Получалась какая-то бытовая личная месть, а не великая миссия. Приступ негодования вновь нахлынул на Горенова: теперь он ненавидел йога ещё и за то, что тот вполне мог оказаться любовником его дочери.
Георгий спустился в метро довольно поздно. С детства хорошо запомнилось, что в стеклянных аквариумах у эскалаторов дежурили пожилые тётки неприятного вида, но почему-то теперь в них были заключены совсем молоденькие девочки. Да все вокруг стали юны! Милиционеры, то есть – полицейские, вагоновожатые, водители, бармены, официанты. Женщиной теперь можно было называть существо вдвое младше Горенова…
Людей в вагонах осталось немного, они сидели тихо и, вяло потряхиваясь, катились по домам. Внезапно девушка напротив него закрыла глаза. Она сделала это вовсе нет так, как поступают отходящие ко сну. В её жесте было гораздо больше содержания. Смысла добавляло и то, что вдобавок незнакомка сложила руки вместе, будто для молитвы. Похоже, она действительно начала молиться или по крайне мере говорить с кем-то. Её напряжённое, усталое лицо вмиг покрылось складками и морщинами недюжинной сосредоточенности и боли. Оно выглядело потрясающе!.. Какая красота! Но это вовсе не женское изящество черт, а другое… Библейское, что ли. Сидящее напротив создание не имело ничего общего с типичной барышней своих лет… Хотя понятие «возраст» к ней было неприменимо.
От восхищения Горенов ненадолго отвёл глаза. Так делаешь, когда хочешь сопоставить предмет восторга с окружающей средой, вынырнуть в реальность, чтобы удостовериться в подлинности чуда и отсутствии обмана зрения. Почти все в вагоне неотрывно глядели на девушку. На её подлинную веру или настоящую любовь – кто знает, что и кому она говорила в этот момент, о чём просила, кого спасала. Каждый жадно хотел прикоснуться к красоте. Георгий снова повернулся к незнакомке. На её щеках уже проторились бороздки слёз, которые будто поддерживали на весу воздушные шарики, тщательно прошитые ресницами.
Все ехали откуда-то куда-то. Одна судьба бок о бок с другой. У многих, наверное, были причины просить о чём-то в слезах, но плакала только она. Горенов не помнил, как вернулся домой. Он только не мог забыть, что там его никто не ждал.
17
Внезапный звонок испугал тишину. Потом сразу принялись молотить в дверь ногой. Горенов спросонок вышел из комнаты, взял из кошелька пятьсот рублей одной купюрой и повернул ручку замка. Макарыч собирался сделать шаг в квартиру, чтобы по-соседски пожаловаться на тяжесть своего положения, а главное, прояснить, сколь фатально оно усугубилось с позавчерашнего дня… Или с понедельника… Когда именно он приходил в прошлый раз, не помнил ни тот ни другой. Алкаш-то понятно почему, а Георгий?.. Иногда Горенову казалось, будто их дом – это какая-то временна́я аномалия, часы
