Непосредственный человек - Ричард Руссо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наблюдение Марджори верно: я хромаю.
— О, друг мой старинный, — попросил я, — позвольте заглянуть в телефонный справочник.
Она протянула мне книгу. Я нашел телефон своего врача, Филипа Уотсона, зачитал его вслух Марджори, она набрала номер и передала мне трубку. В соседней комнате Джейкоб тоже разговаривал по телефону.
После нескольких гудков мне ответили. Я представился и спросил, можно ли поговорить с врачом. Меня спросили, могу ли я подождать. Ах, если бы, сказал я. В трубке раздалась музыка.
— Марджори, дорогая, мы стареем, и ты и я, — сказал я, разглядывая секретаршу. Ей уже за шестьдесят, но это энергичная женщина. Плоть ее не обвисла, а, наоборот, подобралась, как будто отбросив все лишнее. Почти десять лет назад я играл в гольф с ней и ее мужем, школьным коллегой Лили. Удар у нее был один из лучших, какие я видывал. На сто восемьдесят ярдов от старта прямо по центру фервея третьим вудом. Можно было вешки расставлять там, где падал ее мяч. — Но воспоминания остаются при нас. Те жаркие августовские ночи, когда мы лежали обнаженные на пляже, горячий песок касался прохладной кожи, и лишь звезды над нами. Помнишь?
— Нет, — покачала она головой, — но такое описание мне по душе.
— Уотсон, — заговорил я, услышав в трубке голос Филипа. — Ты мне нужен.
— Хэнк! — Он сразу узнал голос игрока с левого фланга. — И ты мне нужен. На первой базе в этом сезоне. Я уговорил племянника и собираюсь поставить его на левом.
У большинства людей, которые не звонят вовремя врачу, есть на то свои резоны — люди не хотят получить подтверждение своих медицинских страхов. Но если твой врач заодно и капитан летней софтбольной команды, появляются дополнительные причины вне сезона держаться от него подальше. Я рассчитывал встретиться с Филом не раньше июня — а тогда попросту протрусить на левый фланг и таким образом избежать лишних споров.
— А нужен я тебе, потому что ты никогда не являешься ко мне, пока я тебе не понадоблюсь, — продолжал Филип. — Регулярные проверки — и не будет неотложных ситуаций.
— Отлично. Пили меня.
— Что на этот раз?
— У меня камень в мочеточнике, — сообщил я ему и подмигнул Марджори. — Никак не выходит.
Марджори приподнялась:
— Может, мне пока уйти?
— Нет, — сказал я. — Будь тут, подержи меня за руку.
— Что? — удивился Филип.
— Это не тебе. От тебя мне нужен рентген.
— Ты точно знаешь, что у тебя камень, или только подозреваешь? Ты всегда являешься ко мне в полной уверенности, что знаешь свой диагноз, и всегда ошибаешься.
— Я знаю, что не могу помочиться, — сказал я. — Мой отец славится своими камнями. Можешь посмотреть о нем в литературе.
Марджори отодвинула стул.
— Вернусь через минутку, — улыбнулась она и ушла.
— И ты дожидался, пока вовсю разболится, и только теперь звонишь, — угадал Филип.
— Болело на прошлой неделе, — признался я. — Дискомфорт — неделей раньше. На этой неделе у меня того и гляди зубы всплывут.
— Идиот.
— Я рассчитывал дотянуть до конца семестра.
— А в итоге не дотянул до обеденного перерыва.
— Вот, ты все понимаешь.
— Давай через час.
— Буду.
Я повесил трубку и услышал, как то же самое сделал Джейкоб во внутреннем кабинете. Воспользовавшись отсутствием Марджори, я позвонил ему.
— Привет, тупица, — приветствовал я своего начальника.
— Марджори! — обрадовался он. — Ты отлично подражаешь Хэнку Деверо.
Я вошел и уселся в одно из роскошных, обтянутых кожей кресел. Прекрасный офис у моего дружка-декана. Намного лучше моего.
— Ну, как дела в Калифорнии?
— В Техасе, — уточнил он. — Жарко. Девяносто с лишним. И к тому же в Техасе нет евреев.
— Я слыхал, там правила строгие.
— Но такос отличные.
— Еще бы.
Оба мы во весь рот ухмылялись друг другу.
— Так вот, — приступил я, — ты как считаешь, кто мог прикончить этого гуся?
Джейкоб пожал плечами:
— Лу Стейнмец уверен, это твоих рук дело. Я ему сказал, что, на мой взгляд, в честном поединке тебе гуся не одолеть.
— Смотрю, ты в отменном настроении, — заметил я. — Похоже, у тебя все идет по плану.
Джейкоб обдумал ответ, как будто многое зависело от его точности.
— Я действительно получил сегодня утром предложение.
— Поздравляю. Когда отправляешься в Техас?
— Это конкретное предложение не из Техаса. Это совершенно неожиданная вакансия.
По правде говоря, я удивился. Джейкоб славный малый, но ничего выдающегося. Мне казалось, даже переход в другой университет на ту же должность будет для него непростой задачей.
— Как ты вообще оказался снова на рынке? — задал я терзавший меня вопрос. Большинство из нас, пришедших в университет двадцать с лишним лет назад, какое-то время еще продолжали подавать заявки, но затем повышение и постоянный контракт привязали нас к месту, и мы сдались.
— Дикки выпер меня нахер еще в октябре, — ответил он, улыбаясь произведенному эффекту. Джейкоб явно веселился, и я понимал почему: он упал и приземлился на ноги. Вполне возможно, он и сам разделял мою нелестную оценку своей рыночной стоимости и был так же удивлен итогом, как и я. К тому же он сумел сохранить свою отставку в секрете, на что никто из знавших его не счел бы Джейкоба способным. И вот награда: он может сообщить о своем увольнении и о своем триумфе в одной фразе.
— Как же ты друзьям ничего не рассказывал? — спросил я и слишком поздно сообразил, что подставился.
— Друзьям рассказывал, — заверил он.
Видно было, настроение ему ничем не испортишь. Должно быть, какое-то совершенно фантастическое предложение получил, и когда мы узнаем, какое и откуда, то обзавидуемся. Я не мог вообразить, как это все вышло, но, очевидно, как-то устроилось.
— Довольно обо мне, — он снова ухмыльнулся, — поговорим лучше о тебе. Я так понимаю, в прошлую пятницу у тебя состоялся разговор с Дикки.
— Ты мог бы и предупредить, что на меня надвигается.
— Думал, тебе все известно. Уже несколько недель продолжается. Ты был последним, — сообщил он.
— Это несколько задевает мои чувства, — сказал я.
— На то достаточно причин. Ты подбитая утка — извини за каламбур, — временно исполняющий должность заведующего. К тому же Ватикан считает тебя ненадежным — непредсказуемым и потому опасным. И не стоит огорчаться, что тебя оставили напоследок. Меня вот вызвали первым, и теперь ты знаешь зачем.
— Значит, это
