Пришедшие с мечом - Екатерина Владимировна Глаголева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Солдата звали Адам Пивоварский, он немного говорил по-французски. Он родом из Жарновца, это на полпути от Кельце до Кракова, только в стороне от большого тракта; он возвращается домой.
От Енджеюва свернули на Щекоцины, оттуда часа два ползли черепашьим ходом по дурному проселку, занесенному сугробами. Адам уже сидел на козлах рядом с кучером, указывая ему дорогу, а Барлоу стало совсем худо: лоб его был таким горячим, что обжигал холодные ладони Тома, сердце колотилось как бешеное, а в откашлянной мокроте появились кровяные прожилки.
В Жарновцах его отнесли в дом старосты, который послал в Краков за доктором. Женщины суетились, принося то миску горячего супа, то какой-то отвар – Барлоу слабым жестом отказывался от еды: его мутило. Его всё же напоили липовым чаем; он откинулся на подушку, часто и с хрипом дыша; лоб покрылся испариной, сорочка на груди взмокла. Когда приехал доктор, больной был без сознания; врач диагностировал пневмонию и сказал, что надежды нет.
Впервые в жизни Том Барлоу не пошел в церковь на Рождество, оставшись у постели дядюшки. Джоэл Барлоу умер в полдень 26 декабря. Отогрев мерзлую землю кострами, вооружившись ломами и заступами, Пивоварские выдолбили ему могилу на кладбище при церкви Рождества Богородицы.
* * *
Лицо Георга было спокойно, безмятежно и даже красиво. Закрыв глаза и сложив руки на груди, он лежал в гробу в зале дворянского собрания. «Отмучился», – шепотом говорили проходившие мимо люди, крестясь и утирая слезы.
От свечей шел жар, точно от пылавшего в горячке тела; Екатерина постоянно удивлялась тому, что руки Георга холодны. Мёртв? Она не могла этого понять. Он устал, он отдыхает. Он дни и ночи проводил в лазаретах! Ему нужно поспать.
К ней подходили, кланялись почтительно и скорбно, выражали свои соболезнования. Подали для ознакомления прошение к государю о том, чтобы установить в этой зале портрет принца Георга Ольденбургского в знак признательности к его высоким добродетелям и вечной благодарности приверженной ему Тверской губернии. О чём они говорят?..
Только трое суток спустя, внезапно проснувшись среди ночи от пронзительного чувства одиночества, она вдруг всё поняла. Жоржа больше нет! Он больше не позовет ее к себе в кабинет, она не сможет ласкать его и шутить с ним, их сыновья остались без отца! Господи, за что?
Три месяца назад она лишилась князя Багратиона. Сердце щемило, но то была глухая боль, словно от растревоженной давней раны, уже успевшей затянуться: они так давно не виделись с князем Петром, болезнь изменила его до неузнаваемости, последнее «прости» Катиш сказала словно чужому человеку. Но Жорж! Милый, любимый Жорж, с которым она познала счастье! Он сделался частью ее самой, так как же ей жить без него?
Не в силах заснуть, она села к столу, зажгла свечу и принялась писать брату. Александр всегда был поверенным самых сокровенных ее мыслей, он понимает ее лучше всех, писать к нему – всё равно что говорить с ним. И он тоже любит Георга. Любил… О Боже!
«Я потеряла с ним всё, ничто и никогда не облегчит мне тяжести этой утраты. – Сердце окаменело и давило на грудь, мешая дышать. – Жаль, что у нас не принят белый траур – пожизненное проявление скорби французских королев. Я не королева, но скорбь моя превышает человеческие пределы…»
Жорж просил Александра дать ему командование в армии; брат сказал, что Георг нужен ему в своих губерниях – Тверской, Ярославской и Новгородской… Екатерина была ему за это благодарна, хотя, родись она мужчиной, сама непременно стремилась бы на фронт. Кто же мог знать, что борьба с госпитальным ведомством окажется не менее опасной, чем сражения с неприятелем, а болезни, занесенные ранеными, убийственнее картечи?
Жорж!.. Перо выпало из рук, тело корчилось в судорогах, из груди вырывались звуки, похожие на вой. Схватив себя руками за волосы, Екатерина сжалась в тесный комочек и каталась по полу, пытаясь исторгнуть из себя горячие, спасительные, облегчающие слезы. Утром горничные нашли ее на ковре, лежащей без чувств.
* * *
Прибытие государя в Вильну стало благотворным чудом для раненых французов, про которых наконец-то вспомнили. Александр сам обошел госпитали, хотя его умоляли этого не делать, опасаясь заразы; он лично проследил, чтобы больным была оказана всевозможная помощь. Раненых офицеров или образованных солдат разобрали по усадьбам местные помещики с намерением сделать их гувернерами своих детей; знавшие какое-либо ремесло занимались им, получая за это плату, прочие учились работать иголкой или молотом. К удивлению многих, первые заработанные деньги французы тратили на приобретение сменного белья, обходясь самой грубой пищей.
Пленных поляков государь приказал отправить на Кавказ, чтобы укомплектовать ими полки, стоявшие в Грузии и на Сибирской линии: пусть отработают лечение за казенный счет. А русские рекруты отправятся добивать Наполеона.
Путь в Грузию начинался в Минске и лежал через Игумен, Бобруйск, Рогачёв, Белицу, Чернигов, Нежин, Лубны, Миргород, Полтаву, Константиноград, Новомосковск, Павлоград, Ставрополь, Александров и Георгиевск, где был назначен сборный пункт. Но в Минске свирепствовала эпидемия гнилой горячки, от которой умирали четыре человека из пяти, исходя кровавым поносом и впадая в бесчувствие. Госпитали во всём уезде были переполнены, болезнь перекинулась на крестьян, которые вновь прятались в лесах, чтобы их не заставляли погребать мертвых, валявшихся прямо на улицах и на дорогах. И всё же польские офицеры, имевшие деньги или связи, добивались того, чтобы прапорщики, сопровождавшие партии арестантов, помечали их в списках больными и оставляли в Минске «на излечение». Если выбирать между смертью по дороге на Кавказ или от пули горца и смертью по дороге в Польшу или от пики казака, последняя казалась им предпочтительней.
* * *
«Якобинское движение, которое существовало в Париже, должно навести на серьезные размышления. Если во Франции случится революция, то очень вероятно, что она распространится на значительную часть Германии, где почва для этого вполне подготовлена. Не является ли это еще одним весьма сильным доводом в пользу устройства дел на Севере так, чтобы не бояться никаких превратностей, никакой грозы? Если Вы, Всемилостивейший Государь, вступите в Польшу победителем, то займетесь ли прежними проектами относительно сей страны?»
Теплое чувство шевельнулось на самом донышке души: Александру вспомнились давние разговоры с Адамом Ежи Чарторыйским,
