Пришедшие с мечом - Екатерина Владимировна Глаголева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через пять дней Рождество; по этому случаю в Тронном зале состоится большая аудиенция: пусть иноземные посланники доложат своим дворам, как обстоят дела на самом деле.
* * *
У дворцового подъезда выстроился почетный караул лейб-гвардии Семеновского полка; Кутузов стоял на крыльце в парадном мундире со всеми звездами, крестами и осыпанным бриллиантами портретом императора на середине груди, с голубой андреевской лентой через правое плечо и рапортом государю в руке. Солнце клонилось к закату, двор затопили лиловые сумерки, мороз стал еще ощутимее. Гвардейцы, которым разрешили стоять вольно, прыгали с ноги на ногу и растирали себе обшлагами мундиров носы и щеки.
– Едет! Едет! – Ординарец бежал через двор к крыльцу.
– Смиррр-на!
Во двор перед дворцом въехали несколько саней; в первых, открытых, сидел император с обер-гофмаршалом графом Толстым.
– На кра-ул!
Фельдмаршал поспешно спустился с крыльца и шел навстречу государю. Выбравшись из саней, Александр обнял Кутузова, прижав его к своему сердцу, принял у него рапорт и отдал графу Аракчееву.
– Здорово, молодцы!
– Здра жла, ваше величе-ство!
Замерзшая свита – князь Дмитрий Волконский с бароном Винцингероде, статс-секретарь Нессельроде и действительный статский советник Марченко – разминала ноги после долгого переезда, государственному секретарю Шишкову срочно требовалось уединиться в теплом месте. Государь взял фельдмаршала под руку и так вошел с ним во дворец.
– Поздравляю вас, князь Смоленский, – сказал Александр, когда двери кабинета закрылись и они с Кутузовым остались одни.
Этот титул был присвоен светлейшему пять дней назад. Терпеливо выслушав многословную благодарность старика, царь спросил его, когда же армия выступит из Вильны, чтобы преследовать неприятеля. Время дорого.
– Государь! – Голос и руки Кутузова слегка дрожали. – Не сочтите за дерзость, но я уже имел честь доложить вашему величеству, что армия сильно расстроена и нуждается в отдыхе. Из Тарутина выходили – было девяносто семь тысяч налицо, здесь – едва ли двадцать семь с половиною. Орудий осталось только двести, а четыреста с лишним пришлось бросить дорогою из-за потери лошадей и убыли в прислуге. Сорок восемь тысяч больных и раненых рассеяны по госпиталям, и не все смогут в строй вернуться. Как же тут действовать наступательно? Макдональд еще силен, и Шварценберг, прежде от боя уклонявшийся, все свои войска сохранил; наша же армия, если продолжать действие даже на полтораста верст, может дойти до того, что придется заново составлять ее.
Наступило тягостное молчание; Кутузов видел, что император недоволен. Сделав несколько шагов по комнате, Александр встал в пол-оборота у потемневшего окна с еще не спущенными шторами.
– «Нет полководца, который бы не опасался за исход сражения; всё дело в том, чтобы скрывать этот страх как можно дольше: так можно запугать противника, и тогда дальнейший успех уже не подлежит сомнению». Знаете, чьи это слова?
Фельдмаршал догадывался, но придал своему лицу вопросительное выражение.
– Это сказал мне император Наполеон, когда мы с ним беседовали в Тильзите. Он расточал тогда предо мною блестки своего воображения и поучал меня, чтобы дать почувствовать свое превосходство. Я выслушивал его с глубоким вниманием, твердо решившись воспользоваться его уроками при случае. Так вот, Михайла Илларионович, нынешнее время напоминает мне всё, что я слышал тогда. Быстрота, натиск, уверенность в победе! Ничто не позволяет войскам нашим, преследующим устрашенного неприятеля, останавливаться в Вильне ни на самое короткое время, иначе враг осмелеет. Si l'on veut une paix stable et solide, c'est à Paris qu'il faut la signer, j'en ai l'intime conviction[53].
Разговор продолжался еще некоторое время, перейдя на частности и тонкости. Завершив его, государь вышел из кабинета, сопровождаемый фельдмаршалом. Напротив дверей стоял граф Толстой, держа обеими руками серебряное блюдо, на котором лежала черно-оранжевая лента с белым финифтевым крестом в золотой оправе; в центре креста всадник вонзал копье в поверженного дракона. Кутузов с готовностью прослезился: еще никто, даже великий Суворов, не становился полным георгиевским кавалером! Александр взял ленту и сам возложил ее на князя; присутствовавшие офицеры и чиновники зааплодировали.
Потом государь удалился обратно, а все по очереди подходили поздравлять светлейшего. Когда дошло до Ермолова, Кутузов уже настолько размяк от лести, что казался слегка под хмельком.
– Голубчик ты мой! – воскликнул он в ответ на неуклюжие фразы генерала, – если бы кто сказал мне два или три года назад, что меня изберет судьба низложить Наполеона – гиганта, страшившего всю Европу, – я, право, плюнул бы ему в рожу!
…Император что-то писал при свете свечи, стоявшей на голове у золоченого крылатого амура. Увидев вошедшего Вильсона, Александр кивнул, прося немного обождать. Закончил письмо, убрал его в бювар, после чего внимательно выслушал отчет английского советника, полный критических замечаний в адрес главнокомандующего.
– Я знаю, что фельдмаршал не сделал ничего из того, что должен был, предпринимая что-либо против неприятеля лишь тогда, когда бывал к тому приневолен, – с досадою сказал государь по-французски. – Побеждал он всегда только числом и с нами пускался на тысячу турецких плутней. Но дворянство московское – за него, он олицетворяет собой славу русского оружия… Признаюсь, что, наградив этого человека высшим орденом Святого Георгия, я нарушил все правила сего достойного учреждения, но такова была необходимость. Впрочем, я более не отлучусь от моей армии и не стану подвергать ее опасностям подобного командования. В конце концов, он уже старик. Прошу вас, не отказывайте ему в почтительности, освященной обычаем, и не отвергайте открыто авансы, которые он станет вам делать. Я желаю, чтобы с нынешнего дня со всей неприязнью между вами было покончено. Мы вступаем в новую эру, возблагодарим же Провидение и простим друг другу.
На другое утро Александр явился на развод, встреченный троекратным «ура!» гвардейцев, прокатившимся по всей площади. Генерал-майор Храповицкий, командовавший измайловцами, вышел приветствовать императора на костылях – нога, пробитая пулей под Бородино, до сих пор не зажила. Государь прежде поздоровался с солдатами, поблагодарив их за службу и храбрость, а выслушав новое «ура!», громко воскликнул:
– Ваш полк покрыл себя бессмертною славою!
– Ура! – тотчас крикнул Храповицкий.
Александр поцеловался с ним, прошел по всему полку, произвел всех подпрапорщиков в прапорщики, капитанам пожаловал анненские кресты
