Пришедшие с мечом - Екатерина Владимировна Глаголева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Убедившись, что к ним подошли другие офицеры и все слушают его со вниманием, фельдмаршал продолжал:
– Был со мной один случай… После взятия Измаила получил я звезду Святого Георгия, она тогда в большой чести была. Так вот, матушка императрица велела мне явиться в Царское Село. Приезжаю, вхожу в одну залу, в другую, все на меня смотрят, а я иду вот таким манером. – Он вздернул кверху нос. – Иду себе и думаю, что у меня «георгий» на груди – на козе не подъедешь! Есть тут еще люди, которые помнят молодого Кутузова?
Таковых не нашлось.
– Ну, после. Только дошел я до кабинета, открылись двери – я позабыл и про «георгия», и кто я такой есть: ничего не видел, кроме царственного взора небесно-голубых очей. И теперь еще не опомнюсь! Вот была награда…
Стариковские глаза увлажнились, Кутузов шмыгнул носом. Все кругом молчали. Принц Александр Вюртембергский, не понимавший по-русски, вопросительно обводил взглядом присутствовавших, пытаясь понять, о чём идет речь; фельдмаршал повторил ему свой рассказ по-французски.
* * *
«Вильна, 1 декабря.
Третьего дня мы здесь, ура! Ура! Слава Богу и русскому войску!! Вот так-то, моя душа, мы поступаем, не прогневайтесь, и нас царство Русское не бранит. Пушек, пленных, провианту, амуниции и всего – пропасть. Неприятель бежит и почти весь пропал, и пропадет, и погибнет от руки русской. Все дороги устланы телами убитыми и замерзшими. Мы его всё гоним и гнать до Вислы будем. Мы устали, замучились, и здесь армия возьмет покой, а прочие идут вослед.
Я занял свою квартиру, прежнюю Огинского, и сплю на твоем месте – на диване. Как мне было приятно спать в комнате, где мы с тобою столь приятно доживали, вижу каждое место, где кто из детей спал. Ты себе не представишь, как мне было мило. А Беннигсен давно уже уехал в Калугу, старики поссорились так, что умирить их способу не было, хотя я о сём очень старался.
Как мне хочется хоть на часок у тебя побывать. А коли не удастся, а у нас заспокоится, то я тебя сюда перевезу со всем потрохом.
Здесь из дворян, жителей, баб и девок никого нет, все попрятались, боятся кошки, чье мясо съели.
Пушку, отбитую у неприятеля, Петруше посылаю на память, надобно сделать лафет и ее беречь. Другую пушку, маленькую, мне сейчас принесли – посылаю Ване милому.
Ну, прощай, моя душа. Благословляю тебя и детей. Тебе верный и преданный друг,
П. Коновницын».
* * *
Прежде скучные и малолюдные, вечера у французского посла в Варшаве вдруг стали блестящими: всё общество являлось туда, чтобы узнать долгожданные новости. Курьеров с бюллетенями и писем от родных не видали уже давно, но это приписывали суровости зимы и плохим дорогам. О чём тревожиться, если император в Москве? Русские были разбиты и уже не оправятся, по весне Великая армия двинется на Петербург, с царем будет покончено, Польша возродится – не правда ли? Чудом просочившаяся весть о пожаре Москвы, разнесенная по Варшаве кучкой паникеров, впервые поколебала всеобщее спокойствие. В самом деле, почему так долго нет курьеров? Они прибывают, только их отправляют сразу в Берлин. От нас что-то скрывают? Архиепископ де Прадт по-прежнему давал обеды и балы, но знатные польки приезжали в Брюлевский дворец в черных платьях, чтобы не танцевать: они желали не веселиться, а знать, живы ли их мужья, братья, отцы и сыновья. Друг с другом заговаривали с дрожью, алкая правды и страшась ее.
Залу облетел шепот: посольство получило приказ собирать вещи и готовиться к отъезду. Дамы и редкие кавалеры сбивались в кучки, похожие на встревоженные птичьи стайки; разговоры на ухо вдруг зазвучали громче – только тогда все заметили, что музыка смолкла: музыканты тоже прислушивались. Тревога сгущалась и словно потрескивала, как электричество. Посол вышел на середину.
Все новости, которые держали в секрете целых две недели, разом высыпались из ящика Пандоры, точно у него пробило дно. Великая армия отступает к границам Польши, неся большие потери в лошадях и страдая от морозов и нехватки провианта; поляки покрыли себя славой во время трехдневной переправы через Березину; раненых и больных очень много, тысячи попали в плен и будут сосланы в Сибирь… По бело-золотой бальной зале носилось отчаяние, махая черными крылами.
…Мороз стоял трескучий, однако на Краковском предместье было многолюдно. Выйдя из саней у моста в Прагу, Наполеон пошел пешком в гостиницу «Англетер», взяв с собой только Коленкура и полковника Вонсовича. Мамлюку Рустаму он приказал оставаться при кибитке и явиться в гостиницу, когда стемнеет и всё будет готово к отъезду.
Никто не узнал его, не обернулся, не вскрикнул. Это было ново и непривычно. Конечно, он нарочно надел зеленую бекешу на меху, с золотыми шнурами, и соболью шапку, чтобы не выделяться, и всё же… Просто ни один человек в Варшаве не ожидал увидеть здесь императора – какое чудо перенесет его по сю сторону Вислы, если он сейчас на Двине?
Подали ужин. Сев за стол, Наполеон послал за де Прадтом, графом Станиславом Потоцким – председателем Госсовета, министрами Тадеушем Мостовским и Тадеушем Матушевичем. Поляки должны были сперва явиться к послу, не зная, кому они понадобились по-настоящему, поэтому, представ пред императором, они онемели от изумления.
Наполеон успел привести себя в порядок; он не выглядел ни подавленным, ни обескураженным. Произнесенные спокойным тоном слова о несчастьях, неудачах и ошибках, какими бы ужасными последствиями те ни обернулись, не создавали ощущения катастрофы. Показав, что ничего не скрывает и никого не обманывает, император вкратце обрисовал текущую политическую ситуацию и перечислил благоприятные возможности, которыми необходимо воспользоваться. У Франции есть огромные ресурсы, он вернется с новой армией, не время падать духом и опускать руки, он помнит о своих обещаниях полякам и сдержит их! Наполеон был полон воодушевления и заражал своей уверенностью, он словно загипнотизировал поляков – так это виделось Коленкуру со стороны. Выйдя из гостиницы во мрак и холод декабрьской ночи, члены правительства полетели домой, как на крыльях; пред их мысленным взором вставали яркие картины грядущего, затмевая кровавое настоящее.
Почтовых лошадей заказали на имя Коленкура, в
