Пришедшие с мечом - Екатерина Владимировна Глаголева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это был герцог Бассано. Его озабоченный вид указывал на то, что он пришел не из праздного любопытства; Эжени впустила его и села в уголке. Министр долго шептал что-то на ухо Шарлю, потом посмотрел ему прямо в глаза и пожал ему руку, словно скрепляя договор. У Эжени сильнее забилось сердце: это неспроста! Двое других раненых перестали стонать, напряженно прислушиваясь. Бассано пошел к двери, Эжени выскользнула за ним следом.
– Госпожа герцогиня, я только что убедил маршала уехать сегодня же вечером, – сказал он ей тихо. – Остатки нашей несчастной армии скоро ворвутся в город, русские идут за ними по пятам и… – Он еще больше понизил голос: – Император выехал во Францию. Маршал крайне удручен, однако я доказал ему невозможность для нас оборонять Вильну, как он того хотел, и он решил не подвергать себя опасности пленения. Время поджимает, поторопитесь со сборами… Прощайте!
Так, так, так. Надо идти собираться. Найти кареты, лошадей… Карета должна быть большой, чтобы Шарль мог ехать лежа. И покормить его перед дорогой – его и конвой. С ними ведь поедет конвой? И раздобыть теплых одеял…
Через четыре часа всё было готово. Вечерело; слуги вынесли Шарля на матрасе и уложили в переднюю карету, камердинер и адъютант поместились с ним; Эжени с дядюшкой и Виктором сели во вторую, два десятка кирасиров забрались в седла. Мороз усилился, у Эжени сводило скулы – наверное, градусов тридцать! Взвивавшийся пылью снег забивал рот и ноздри, если неосторожно вдохнуть.
Отъехав от Вильны на два лье, столкнулись с первым препятствием: у местечка Понары обледеневшая дорога круто шла вверх. У лошадей разъезжались ноги, они не могли найти точку опоры, колеса пробуксовывали, кареты то и дело скатывались вниз; слуги и несколько кирасиров подталкивали их плечами сзади, помогая лошадям. Эжени впервые увидела мертвецов, валявшихся в канаве и прямо на дороге, среди остовов экипажей, ящиков и отвалившихся колес. Ей было страшно за себя, но еще больше – за Шарля: как он, должно быть, страдает сейчас! Двое кирасиров упали с коней и остались лежать; Эжени вскрикнула, Виктор выскочил из кареты, наклонился над одним, оттянул веко, потом вернулся обратно и захлопнул дверцу. Он ничего не сказал, но Эжени поняла: эти люди мертвы! Мороз убил их у нее на глазах! Какой ужас! Кучер свернул с дороги на снег, чтобы преодолеть этот проклятый подъем; пассажиров подбросило, когда колеса переехали через какой-то бугорок – или… неужели это был мертвец? Эжени куталась в теплую шаль, повязанную поверх шляпки и салопа, но ее всё равно била крупная дрожь.
Стало уже совсем темно, когда кареты въехали в селение. Все дома были заняты ранеными, во дворах ярко горели большие костры. Кирасиры обходили дома – нигде ни одного свободного места. «Здесь маршал Удино! – взывали они. – Он умирает, потеснитесь немного!» Имя нового Баярда не возымело никакого действия, никто не шелохнулся. Потеряв терпение, адъютант Летелье вместе с тремя кирасирами без разговоров занес маршала на матрасе в избу и положил у печи, отпихнув ногой того, кто лежал там прежде. Эжени проводили к мужу; она испуганно обернулась, когда остальные собрались уходить, – как? Неужели они оставят ее одну посреди стольких незнакомых мужчин? «Жаль, что у нас нет для маршала никакой еды», – сказал Летелье негромко, но так, чтобы его услышали. Эжени поняла: он хочет обеспечить ее безопасность. Но… как же они сами? Неужели останутся на ночь на улице? За Летелье уже закрылась дверь.
Эту ночь она не спала, вздрагивая от каждого шороха. Перед рассветом пришел Виктор и еще несколько человек. Шарль был в забытьи. «С ними нет врача, кто же переменит повязку?» – запоздало подумала Эжени. Но эти мысли быстро улетучились, когда она вышла из избы и увидела неподвижные фигуры у погасших костров – ледяные статуи… Захваченная с собой еда тоже обратилась в лёд; негостеприимные Рыконты покинули без сожаления. Ах, если бы успеть сегодня добраться до Ковно! Шарль! Шарль, вы слышите меня?
* * *
Двенадцатую артиллерийскую роту определили на квартиры в небольшой деревушке домов в двадцать пять на полпути от Ольшан до Ошмян, в версте от дороги. Денщики вычистили большую курную избу, где расположился штабс-капитан со всеми офицерами: поручиком, двумя подпоручиками и прапорщиком; людей и лошадей разместили по другим дворам. У панского фольварка в версте от деревни, где были огромные гумна, полные снопов, поставили караулы, крестьяне и солдаты ходили туда молотить для себя рожь, овес и горох. Зерно мололи на водяной мельнице, рядом с которой была и небольшая винокурня, где еврей-арендатор гнал для солдат водку из ржи. А вот говядины было не достать – ни в Ольшанах, ни в Ошмянах не осталось никаких запасов продовольствия, раздобыть у евреев сахару, чаю или табаку стоило великого труда. Зато дров было в изобилии, и баню топили каждый день с утра до вечера.
Два пустых домика у дороги заняли под караульные и мастерские, где тотчас принялись исправлять конскую сбрую, амуницию и в особенности сапоги, чтобы могли выдержать любой поход еще хотя бы недели две. Изнуренных лошадей кормили сеном и овсом в надежде вернуть им силы – лошадей и так было в обрез, по паре на зарядный ящик, остальных пришлось бросить доро́гой. Стали подходить и отставшие солдаты. Фейерверкера, оставленного с двумя мастеровыми чинить сломавшуюся ось и нагнавшего роту только два дня спустя, штабс-капитан приказал разложить на козлах и как следует вздуть для примера.
Почти в одно время с фейерверкером появился и поручик-англичанин, занял место в общей квартире за печкой и выходил оттуда только к обеду и ужину. Денщик его, расторопный малый, оказался еще и кларнетистом, что весьма обрадовало штабс-капитана, который сам играл на этом инструменте и везде возил его за собой. Теперь они играли по вечерам по очереди и азартно спорили между собой о всяких музыкальных тонкостях. Однажды на такой концерт заглянул подполковник, явившийся смотреть роту. После он сделал представление начальству, и англичанина перевели в какой-то гарнизон.
…Узнав, что в Ошмяны неожиданно явился Кутузов и собирается там ночевать, Ермолов немедленно отправился к нему. Фельдмаршал принялся подробно его расспрашивать о сражении при Березине, в особенности о том, каковы были движения Чичагова. По направлению вопросов было ясно, что светлейший весьма не расположен к адмиралу, однако Ермолов не стал
