Пришедшие с мечом - Екатерина Владимировна Глаголева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После сражения под Малоярославцем в полки прислали молодых лошадей и рекрутов, которые на сборных пунктах были хороши, а в походе оказались мало на что пригодны. Впряженные в тяжелые орудия, лошади не могли осилить подъемов и падали, молодые солдаты тоже валились с ног, как только объявляли привал, и в несколько недель заболевали или превращались в каких-то чучел, не способных даже нести службу, так что их приходилось оставлять по дороге, тогда как старые солдаты отрывали время от сна, чтобы вымыть и высушить у костра белье и портянки. В квартирьеры тоже назначали «стариков» с наметанным глазом и беспардонным обращением. В мирное время они часто были ворами и плутами, зато теперь сделались любимцами своих товарищей, потому что от взгляда их не укрывалось ничего, и как бы жители ни прятали съестное, солдаты всегда бывали сыты. Одному из таких молодцов выбило глаз под Бородино, но он и с одним глазом видел на три аршина в землю, особенно донимая этим свойством евреев. Брать у обывателей что-либо из вещей было строго воспрещено, но зимнее обмундирование еще не подвезли, а некоторые солдаты уже ходили в полушубках или тулупчиках, купить которые было негде и не на что. Ротные офицеры в истрепанных мундирах и поношенных шинелях, с накинутыми поверх них плащами из грубого крестьянского сукна, не доискивались причин этого чуда.
Старые оси артиллерийских повозок, которые не меняли с самого Тарутина, а порой и с начала кампании, были надежны куда менее старых лошадей и вояк: они часто ломались, и тогда фейерверкерам, оставшимся с мастеровыми их чинить, приходилось догонять свою роту бегом. Зато подков, подвезенных из Тулы, было вдосталь, и при ротах шли кузнецы с инструментами, чтобы, если нужно, перековать лошадей прямо на походе.
Слух о том, что Наполеон разбил под Борисовом Чичагова, переправился через Березину и благополучно ушел, разнесся по армии еще до того, как она сама вышла к реке. Слух считали ложным, а потому повторяли и обсуждали его на все лады. Этого никак не возможно: как бы французы, разбитые под Красным и приведенные в совершенное расстройство, выстояли против наших войск? Но по мере приближения к Борисову узнали наверное, что Наполеон в самом деле ушел. Офицеры были в недоумении, генералы негодовали, солдаты же решили, что Наполеон подкупил Чичагова, чтобы тот его пропустил, и даже рассказывали, за сколько именно бочонков золота.
Переправившись в свою очередь через Березину, в полусотне верст южнее Наполеона, пехота пошла дальше без остановки, а артиллерия то и дело увязала в болотах: люди могли по ним ходить, а вот орудия и ящики проваливались. Морозы, впрочем, день ото дня усиливались, так что ночевать у костров стало совсем тяжко. Сумские гусары мерзли в своих коротких ментиках; по утрам полковнику стоило большого труда выгнать их из теплой избы на улицу. А то вдруг поднималась метель, засыпавшая глаза, и скрыться от нее удавалось лишь в самом густом лесу, по которому не могла пройти ни артиллерия, ни кавалерия, в поле же снега наметало выше колена. Днем, остановившись на привал, грызли сухари и подъедали остатки от ужина, зато вечером непременно варили кашу с говядиной, даже в метель; солдаты разбирали на дрова заборы и сараи. Обмороженных, однако, было мало, по большей части новобранцы, не уберегшие носы и пальцы на руках и ногах.
В Борисове улицы были устланы трупами, в каждом уцелевшем доме ютились десятки раненых всевозможных наций; множество амбаров и сараев сгорели: в них сгоняли полуодетых пленных, и они, пытаясь согреться, погибали в огне. От шести окрестных деревень остались только печи среди головешек, поселянам было некуда возвращаться…
Наконец достигли и места наполеоновской переправы. Вся река покрылась прозрачным льдом, сквозь который виднелись мертвые тела, усеявшие ее во всю ширь. Два моста частично обрушились, пушки, повозки вмерзли в лед, и тут же грудами лежали трупы людей и лошадей, по которым можно было пройти пешком через реку и дальше в поле; крестьян уже сгоняли собирать и сжигать их. В опрокинувшихся каретах попадались окоченелые тела женщин с младенцами. Крестьяне забирали себе найденные деньги и разные железные вещи, нужные в хозяйстве, а драгоценные украшения, золотые часы, серебряные сосуды и несессеры возили потом по помещичьим усадьбам, продавая за копейки. Говорили, что находили даже мраморные статуи и большие картины.
От морозов снег сделался сухим и сыпким, идти было тяжело, зато не замерзнешь. Часто бывало, что сугроб оказывался заметенным снегом трупом; если ездовой при орудии не замечал этого вовремя и не успевал свернуть, по мертвому телу проезжала и проходила целая рота, превращая его в кровавую лепешку. Много мерзлых валялось по селениям, а в особенности по корчмам, стоявшим в поле или в лесу, – все трупы были с обгорелыми руками и ногами, и запах стоял нестерпимый. Меж солдат ходили слухи о том, что в котлах на таких биваках находили человечину – вот до чего Бонапарт людей довел! Встречались и еще живые, которые брели отупело, как скот, или сидели под деревом с открытым ртом, уставившись в никуда.
– Что вытаращил глаза? Чего не видал? – глумились над ними вчерашние рекруты. – Ишь, зубы оскалил! Еще смеется! Трубочки не хочешь покурить?
Старые солдаты прекращали такие шутки: «Чего ругаешься, дуралей? Не угадал еще, что с тобой будет?» Они уже не питали к французам злобы, зато местные жители не пускали их в избы и не давали еды. Затвердевшие на морозе, похожие на статуи тела были раздеты ими догола.
Отставшие от своих бродяги не брезговали ничем, одеваясь в жидовские сюртуки и малахаи, в поповские рясы, женские салопы, покрываясь коврами и рогожами; смотреть на них было смешно и жалко. Особенно горько было видеть совсем молодых людей с красивыми, несмотря на морозные ожоги и щетину, породистыми лицами, которые слабыми голосами обращались к проходившим мимо солдатам и офицерам: «Oh monsieur, monsieur… Oh mon Dieu…»[47] В самом деле, военное счастье переменчиво, завтра такое может случиться и с тобой. Но всем не поможешь, да и как помочь? Какой-нибудь солдат, не выдержав, отдаст такому последний сухарь, спросит: «Ну что, брат, каково тебе в России? Какого лешего тебя
