Пришедшие с мечом - Екатерина Владимировна Глаголева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пленных гнали на Волгу, но Пюибюски остались в Копысе: Кутузов пообещал выхлопотать им разрешение вернуться во Францию через Галицию и выдал охранное письмо для предъявления гражданским и военным властям – драгоценный талисман. От предложенных им денег виконт отказался, однако в день, когда армия покинула город, адъютант Кутузова вручил Пюибюску запечатанный пакет от фельдмаршала и тотчас ускакал галопом; в пакете оказалась пачка ассигнаций.
21
Везти раненых на санях оказалось большой ошибкой: из-за оттепели дорогу развезло, пешие тонули в жидкой грязи с талым снегом, сани застревали в ней. Шли из последних сил, охваченные унынием. Минск взят, что ждет в Борисове – неизвестно. Карл XII привел свои войска умирать на Украину, а Наполеон – в Литву.
Время от времени с гиканьем налетали казаки, убивая отставших. Как-то раз они отрезали от колонны двух гвардейских моряков. Один бросил ружье и поднял руки, намереваясь сдаться в плен; другой крикнул ему, предупреждая: «Гвардия не сдается!» Застрелив своего товарища, он быстро перезарядил ружье и нацелил его на казаков. Те остановились, опешив. Перебегая между березами, которыми была усажена дорога, и не переставая грозить казакам, гвардеец догнал своих.
В Борисове был Удино! Утром Домбровский с кавалерийской бригадой Дзевановского и французской конницей атаковал у Лошницы авангард Милорадовича, подоспевший Удино обратил русских в бегство и ворвался в Борисов. Застигнутый врасплох, Чичагов отступил на правый берег Березины, бросив в городе обозы с лошадьми, больных и раненых, канцелярию, запасы фуража, свои собственные экипажи со всем имуществом и даже серебряный сервиз на обеденном столе; правда, арьергард перед уходом успел сжечь мост.
Понтонеры генерала Эбле наводили мосты ненастной ночью. Тогда же в Борисов приехал Жомини – сотрясаясь от сухого кашля, с блестящими от жара глазами. Согласившись с предложенным им маршрутом, который позволил бы выиграть десяток лье, император послал швейцарца вперед себя, чтобы тот указал армии броды.
Два года назад полковник Чернышев, направленный императором Александром к Наполеону для срочной связи (а скорее всего, чтобы шпионить), уговаривал Жомини перейти в русскую службу. «Наполеон не признаёт ваших заслуг, во Франции вы будете прозябать, тогда как царь знает вам цену и готов вас возвысить и осыпать золотом», – нашептывал в уши швейцарцу сладкоголосый русский. Жомини и сам так считал, а потому подал Бертье просьбу об увольнении от службы и запросил паспорт для выезда в Россию. Доехать он успел только до Берна, где французский поверенный в делах вручил ему приказ вернуться в Париж и в двадцать четыре часа явиться к военному министру Кларку. Теперь Жомини уже не помнил, какие такие волшебные слова нашел герцог Фельтрский, чтобы заставить его переменить свое решение… Ах да: вручил ему патент бригадного генерала, подписанный императором.
Наполеон ценил в нём военного теоретика и даже в шутку говорил, что Жомини понимает его стратегию и тактику лучше, чем он сам. Задачей швейцарца было написать историю наполеоновских походов с 1796 года; в январе 1812-го император получил ему исторический отдел Главного штаба Великой армии. Но оказалось, что Бертье уже сам взялся за этот труд, а потому всячески препятствовал работе Жомини с архивами. Император тем временем готовился к походу в Россию. Антуан-Анри отговаривал его от этой идеи: «У вас только одна армия против другой армии и целого народа», – твердил он, но это был разговор с глухим. Началась война, Жомини вынужденно находился при главной квартире; в августе Наполеон назначил его губернатором Вильны. С министром Маре Антуан-Анри поладил, они даже жили в одном доме, а вот с генералом Гогендорпом, литовским генерал-губернатором, отношения не сложились: Гогендорп считал Жомини заносчивым гордецом, ослепленным самолюбием, Жомини Гогендорпа – высокомерным самодуром, капралом в генеральском мундире. Швейцарца назначили губернатором Смоленска. И вот теперь он – главный эксперт по России, потому что все остальные растеряли даже карты. Ноги ватные, глазные яблоки болят, словно на них кто-то надавливает пальцами изнутри, горло ободрано, кашель замучил, в правом боку колет… Еще не хватало сдохнуть здесь в тридцать два года!
* * *
– Сир! От пехоты 8-го корпуса не осталось ни одного солдата. У меня нет ни единого орудия, а в моей кавалерии от силы сотня лошадей. Ваше императорское величество призвали кавалерийских офицеров в свою личную охрану. Не сочтете ли вы меня достойным командовать ими? Кто предан вам больше? И какой другой генерал имел честь охранять ваше величество так же долго, как я? Сегодня, сир, я хочу напомнить вам о милостях, которые вы расточали мне двадцать лет. Служить при вашем величестве в эти трудные времена, посвятить вам остаток дней моих и с наслаждением отдать за вас жизнь – вот мое последнее желание. Вот, сир, какой последней милости я прошу у вас – вас, кому я обязан всем!
Воспаленные глаза Жюно увлажнились от умиления, лицо Наполеона осталось бесстрастным. Андош. Верный… друг? Нет, пёс – бесстрашный, простодушный и глупый. Такой вцепится в глотку твоим недругам, но в дом его лучше не пускать: он разобьет ценную вазу, чересчур усердно виляя хвостом, испачкает хозяину белый костюм грязными лапами и обслюнявит лицо.
После Термидора, когда бригадного генерала Наполеона Бонапарта арестовали за связи с якобинцами, его адъютант Андош Жюно хотел устроить ему побег, хотя тем самым только погубил бы его; Наполеон никуда не побежал и оправдался. В Египте Жюно не стал молчать о том, что, пока они гибнут в песках, Жозефина в Париже развлекается с любовником, и заставил Наполеона страдать – от измен Жозефины и в особенности от того, что их обсуждают за его спиной. Правда, тот же Андош свел его с Полиной Фурес, которая стала его Клеопатрой; Наполеон наставил ее мужу рога, поделившись своими собственными. При Назарете Жюно захватил пять неприятельских знамен, при Абукире весь его мундир был продырявлен пулями. Потом была эта дурацкая дуэль: Жюно не стерпел, что генерал Ланюсс ругает Бонапарта, и Ланюсс распорол Андошу живот. Почему этот дурак не стрелялся с ним! Он же попадал в туза с двадцати пяти шагов! Бонапарт ни разу не навестил своего бывшего адъютанта, пока тот валялся в постели с прорехой длиной восемь
