Пришедшие с мечом - Екатерина Владимировна Глаголева

В губернаторском доме, где он занимал квартиру, царила суматоха: из Петербурга приехала ее сиятельство Елизавета Егоровна! Задохнувшись от радости, Комаровский взлетел по лестнице на второй этаж. Лизанька лежала в постели, она одновременно обрадовалась и смутилась при виде мужа: всё лицо ее было обморожено, и когда Евграф Федотович взял ее руку, чтобы поцеловать, она невольно вскрикнула: пальцы распухли, их кончики почернели. «Добрая моя, добрая», – бормотал Комаровский, стоя на коленях у кровати и сам готовый расплакаться при виде слез в уголках ее глаз. Вошедший доктор выставил его за дверь.

Пять дней назад в Житомир прискакал офицер с письмом от графини Комаровской, которая извещала мужа о своем благополучном разрешении от бремени сыном, которого окрестили Павлом. Она обещала приехать, как только сможет, оставив теперь уже шестерых детей на попечение нянек и кормилиц; Евграф Федотович отправил за ней адъютанта, чтобы сопровождать и оберегать ее в пути, но оказалось, что она выехала вслед за своим письмом, адъютант встретил ее уже под Киевом! Министр внутренних дел Козодавлев дал графине в провожатые почтальона, который умудрялся напиваться пьян почти на каждой станции. Санкт-Петербург она покинула в самую распутицу, на перекладных; в разоренной Москве невозможно было купить даже калача, и во весь остальной путь приходилось претерпевать постоянный голод, ведь отважная Лизанька ехала по дорогам, где беспрестанно проходили войска – то французские, то наши, – по следам мародеров, сметавших всё подчистую, как саранча. Разоренные жители уходили искать куска хлеба в другие губернии… Только в Киеве генеральше удалось поесть по-человечески. Днепр только что стал, она пересекла его по тонкому льду пешком, тогда-то и поморозилась…

Вышедший доктор сурово взглянул на Комаровского сквозь круглые очки в железной оправе. Состояние графини в целом не вызывает опасений, хотя руки и ноги будут заживать еще долго, нескоро она сможет играть на фортепьяно и танцевать. Он дал ей мазь для лица; ей нужен покой и хорошее питание; потерпите до утра, голубчик, не тревожьте ее сейчас.

Проводив врача, Комаровский оглянулся по сторонам, точно шаловливый школьник, и проскользнул за двери Лизанькиной комнаты. Она вскрикнула, горничная загородила ее собой; Евграф Федотович тотчас отвернулся к стене:

– Я не смотрю, не смотрю! Я говорил с доктором, душенька, он совершенно меня обнадежил. Как я рад, что ты приехала, ангел мой! Отдыхай же теперь, увидимся завтра!

Он вышел, украдкой утирая слезы. Ангел, ангел! Утешительница в печали и одиночестве! Он старше ее на восемнадцать лет, у них обоих никого не осталось во всём свете, кроме друг друга и детей. Старшему, Егорушке, всего девять, Дуняшу они потеряли, лишь бы остальных люди уберегли…

20

В Дубровну отряд Ермолова не пришел, а прибежал, и что же? Посланный вперед генерал-майор Бороздин даже не подумал исправить мост! Кутузов взял его на службу только потому, что Бороздин был прежде флигель-адъютантом, да еще Коновницын, которому Бороздин всячески льстил, замолвил за него словечко. Оба, конечно, понимали, что этому сладкоголосому соловью трудненько найти место, чтобы, при всей своей бесполезности, он не наделал много вреда. Ну да Бог с ним. Как выяснилось, мост, от которого остались только сваи, был прежде устроен под руководством французского офицера, и тот (о счастье!) до сих пор находится в Дубровне. Француза заставили чинить собственное сооружение, выдав ему цепи и канаты от артиллерии и веревки от всех полковых обозов. Ермолов полтора суток почти не отлучался от моста, надзирая за работами.

Атаман Платов был уже на том берегу и требовал пехоты. Алексей Петрович приплыл к нему на лодке; Матвей Иванович показал ему двух пленных – французских чиновников, отца и сына, которые покинули Смоленск одними из последних и должны знать точно, какова численность и состояние французской армии.

Виконт де Пюибюск был приятно удивлен тем, насколько хорошо генерал Ермолов говорил по-французски. Еще он порадовался своей предусмотрительности: сохраненные им бумаги теперь послужат ему охранной грамотой, его препроводят к русскому главнокомандующему как важную птицу. Военный комиссар дал понять, что сведения из захваченных казаками штабных документов, которые мельком показал ему генерал, уже устарели. Ему было важно выжить самому и спасти сына, рана которого начинала заживать. Ермолов пообещал ему надежным путем отправить весточку родным во Францию, чтобы известить их о пленении и подготовить к тому, что свидеться им удастся нескоро, и дал рекомендательное письмо к Кутузову. Армия из Красного шла проселками в Копысь – на этом пути еще можно было добыть себе фураж и провиант. Пленных пересадили с саней в телегу, немилосердно подскакивавшую на ухабах, и повезли в Копысь под охраной казаков.

…Настеленные по краям моста толстые доски не были прибиты, сам мост шатался, угрожая развалиться. Пехота перешла без остановки, пушки перетащили на людской тяге, подталкивая колеса руками, а вот как быть с лошадьми? Казаки переправились вплавь, артиллерийским же лошадям спутали ноги, положили на бок и протащили через мост за хвосты. Удовлетворившись опытом, тем же манером переправили лошадей двух кирасирских полков. За ночь Днепр сковало льдом, мост снова разрушился. Все обозы и провиантские фуры вместе с частью патронных ящиков пришлось оставить.

Отрядам Ожаровского и Бороздина фельдмаршал приказал идти к Могилеву, где, по его предположениям, находилась дивизия Домбровского. Партизанский отряд Давыдова переплыл через Днепр еще раньше, Сеславин остался в распоряжении Платова, а Ермолову нарочный доставил приказание остановиться в Толочине и ждать там Милорадовича. Но на первом же ночлеге после Орши к Алексею Петровичу явился еврей, посланный графом Витгенштейном к Кутузову с рапортом. Как начальник Главного штаба Ермолов получил от главнокомандующего право вскрывать адресованные ему донесения; в рапорте говорилось, что маршал Виктор со своим корпусом стоит у местечка Череи, закрывая собой войска Удино и не позволяя как следует произвести разведку.

Хм… Отгородившись таким образом от Витгенштейна, Удино может за один большой переход соединиться с Наполеоном, который спешит к Березине. Зачем же попусту торчать в Толочине?

Предупрежденный местными евреями, Ожаровский ворвался в Могилёв прежде, чем оставленный там отряд поляков успел поджечь провиантские магазины. Свою дивизию Домбровский вывел уже давно, а на днях ушли и последние три тысячи солдат разных частей, остались лишь раненые в госпиталях. Поручив охрану складов калужским ратникам, Ожаровский носился по округе и сгонял в город пленных, которые умирали там от холода, Бороздин же со своим отрядом караулил дороги, на которых неприятеля уже не было! Платов недоумевал: сейчас важнее всего скорейшим образом соединиться с армией адмирала Чичагова, и он давно бы это сделал, если бы