Пришедшие с мечом - Екатерина Владимировна Глаголева

Почта! Военный министр Юстис доверил почте письмо к генералу Уильяму Халлу, находившемуся в районе озера Эри, чтобы сообщить ему, что США объявили Англии войну. Британский комендант форта Амхерстберг получил то же известие с нарочным двумя днями раньше, а потому перехватил шхуну с инвалидами, провиантом и документами, которую ничего еще не ведавший Халл отправил в Детройт. Неожиданного нападения на Амхерстберг не получилось. Когда Халл издал прокламацию к жителям Канады, обещая им свободу, безопасность и благополучие, если они не предпочтут им войну, рабство и разрушение, он совсем не ожидал, что его собственные войска, состоявшие по большей части из милиции, не знавшей слова «дисциплина», откажутся ему повиноваться из страха перед индейцами. А шауни устраивали засады, нападали на обозы, перехватывали почту и перерезали дороги. Индейский вождь Текумсе, решивший оказать поддержку британцам, привел к Детройту пятьсот тридцать воинов, которые несколько раз прошли друг за другом по опушке леса, чтобы у американцев сложилось впечатление, будто индейцев несколько тысяч. Не имея боеприпасов для длительной обороны, Халл, у которого было две с половиной тысячи солдат, принял решение сдаться британцам, чтобы те не отдали их на растерзание краснокожим. Канадцы, уже начинавшие поддаваться на пропаганду, приободрились, индейцы повсюду брались за томагавки, но когда они собрались напасть на несколько других американских фортов, британцы вдруг предложили перемирие.

Наполеон в пылавшей Москве тоже мечтал о перемирии. Любые друзья теперь были хороши. «Когда Вы приедете, мы сможем заключить желаемое соглашение, отвечающее взаимным дружественным взглядам двух наших правительств», – написал Маре из Вильны. В Париже догорала осень, объявшая рыже-красным пламенем деревья в саду Тюильри. Подросшие воробышки, народившиеся этой весной, сбивались в плотные стайки, грея друг друга своим теплом. Ехать за тысячу четыреста миль, навстречу войне, с горячим желанием сделать что-то полезное для своей нации, но без всякой надежды на успех… Оставив жену в Париже, Барлоу взял с собой только племянника Тома и проводника от министерства внешних сношений.

Конечно, весь этот путь был проделан зря. Что́ бы ни пел ему Маре, американец не мог не замечать признаков надвигавшейся катастрофы: переполненные госпитали, дезертиров жуткого вида, только что набранных рекрутов, которых спешно учили обращаться с оружием… Но не ехать же обратно. Судя по всему, император скоро будет здесь. Тогда и подпишем договор. Хотя теперь он вряд ли будет что-то значить…

– Кра! Кра! Ток. Кра! – ворвался в комнату резкий, надрывный крик.

Подойдя к окну, Барлоу увидел ворона, сидевшего на ветке облетевшего клёна. Вид у птицы был недовольный, ей как будто хотелось кого-то обругать. Завидев человека в окне, ворон потоптался на суку, глянул на двуногого своим блестящим глазом и снова каркнул, распушив длинные перья под клювом.

– Что, дурень, хочешь здесь зазимовать? – спросил его Барлоу. – Я-то здесь поневоле, а тебя зачем сюда принесло? Ты вольная птица, лети, куда хочешь.

– Кра! – в последний раз крикнул ворон и тяжело взлетел.

Джоэл проследил взглядом, как черный силуэт, взмахивая длинными узкими крыльями, уносится в серое небо, отчетливо выделяясь на его фоне, словно вырезанный из бумаги. В голове вдруг сами собой стали складываться строчки, набегая одна на другую; Барлоу поспешил к столу, придвинул к себе лист бумаги, откинул крышку чернильницы, обмакнул перо и вывел заголовок:

Совет ворону

Что, дурень, хочешь здесь зазимовать?

Зачем? Брось трепыхаться и кричать,

Морозом скован серый небосвод.

С чего вдруг небо юга не влечет

Тебя к себе? Ужели там, где тьма

за днем чредой приходит и зима

не так сурова, глад тебе грозит?

Ах, человечина тебя сюда манит!

Наполеон великий, старый друг,

Тебя завлек на этот смертный луг;

Тебе кровавой пищи поднесли

В стране снегов, на краешке земли…

Давно уже он не испытывал такого прилива вдохновения. Перо летало по бумаге, покрывая быстрыми строчками один лист за другим.

* * *

Гриша жил одним лишь ожиданием. Просыпаясь, он молился о том, чтобы сегодня отец приехал сам или прислал кого-нибудь из людей забрать его домой. Почта уже заработала, Гриша отправил письмецо в Калугу, расплатившись ассигнациями, оставшимися от французов. (Он страшно боялся, что его арестуют, потому что ассигнации были фальшивые, хотя и сделаны очень хорошо, с водяными знаками, но деньги взяли.) Каждое утро Гриша обходил главные улицы, заглядывая в уже открывшиеся мелочные лавки: не справлялись ли о нём? Если вдруг будут искать такого-то, то он проживает там-то.

В дом на Яузе, где он жил с французами, вернулись прежние хозяева; Гриша объяснил им, кто он такой, его оставили из милости, хотя люди и косились на него недобро, считая каждый съеденный им кусок. Какое унижение! Скорее бы за ним приехали!

В Москве всё еще чувствовался запах гари; улицы были перегорожены кучами из обломков, по вечерам порой слышался треск обвалившейся стены. На месте сгоревших усадеб возводили временные шалаши, их охраняли сторожевые псы. Только на Тверской, Лубянке и некоторых других улицах уже появились пешеходы и даже экипажи, а в темное время зажигали фонари возле лавок. Дважды в неделю в дом вернувшегося генерал-губернатора Ростопчина или в другие дворцы, пощаженные пожаром, съезжалось высшее общество, но балов не устраивали и спектаклей не давали: все были в трауре.

Согнанные полицией мужики собирали трупы людей и лошадей, жгли их на берегу Москвы-реки на кострах, распространявших ужасно смрадный дым, а пепел сбрасывали в воду. После того как Гриша случайно набрел на эти костры, ему стала противна самая мысль о том, чтобы есть мясо, он питался только хлебом и картофелем. Хозяева дома, где он жил, говорили, что обер-полицмейстер нарочно распорядился так в наказание крестьянам, чтобы отвратить их от грабежей: в деревнях дома ломятся от богатой мебели, а благородным людям столов и стульев взять негде! Французы награбили меньше, чем свои! А еще мужики отказываются сдавать оружие – якобы оно им нужно для защиты от ворога, если тот вдруг вернется. Встревоженный этим государь распорядился даже выкупать оружие у мужиков, пресекая при этом подпольную торговлю. Во-первых, оружие нужно сейчас армии, а во-вторых, крестьяне его иметь не должны – все прекрасно понимают, против кого они его обратят в первую очередь. Дворовые, впрочем, в грабительстве не отставали от крестьян, а верховодили ими старообрядцы, разорявшие православные церкви. Ходят слухи, что разбойники составили целые общества и переправляли краденое имущество в другие губернии, а там ищи-свищи! Да сто́ит лишь сходить в гости к