Большая гонка. Драма на миллион. Легендарная история о том, как еврейский гонщик, американская наследница и французское авто посрамили гитлеровских асов - Нил Баскомб
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Один из нас убьется…»
Одним прекрасным октябрьским утром 1937 года президент Франции Альбер Лебрен приехал на черном лимузине в Большой дворец на Елисейских полях. Оркестр грянул «Марсельезу», приветствуя номинального главу республики, прибывшего на открытие Salon de L’Automobile. Всем присутствующим было, однако, видно невооруженным глазом, насколько тяготит высокого гостя роль «свадебного генерала».
И, едва лишь Лебрен, объявив Парижский автосалон открытым, смешался с толпой, взгляды всех присутствующих жадно перебросились на высящуюся за стеклом на вращающейся платформе Delahaye 145, выкрашенную теперь в ослепительно-патриотичный синий цвет. Крышка капота была снята, обнажая отполированный до блеска мотор V12 во всей его красе. Машину, выигравшую «Миллион», Лебрен, конечно, вниманием не обошел, но и задерживаться около нее не стал, а принялся осматривать следующие экспонаты – всевозможные модели Citroën, Renault, Delage, Bugatti, Talbot, Peugeot…
В общей сложности президент страны уделил посещению Гран-Пале не более получаса. От такого невнимания со стороны главы государства мгновенно сдулся пузырь надежд участников выставки на то, что французский автопром получит какую-то поддержку из бюджета после очередного года нищенского существования за счет продажи по бросовым ценам остатков авто старых моделей за неимением средств для разработки и запуска в производство новых.[592] Фирма Delahaye оказалась редким для Франции автопроизводителем, дела у которого шли в гору, – и гости Парижского автосалона внимали каждому авторитетному слову Шарля Вайффенбаха, памятуя о завоеванном его компанией Миллионе. Он же, пользуясь всеобщим вниманием, настаивал на том, что государству нужно равняться на Германию, где от щедрот и льгот Гитлера объемы производства и продаж автомобилей взлетели до небес, и начать оказывать французским автомобилестроителям всестороннюю финансово-организационную поддержку. «Наша французская автопромышленность, – заявил Вайффенбах, – ютится теперь на правах бедного родственника. Вот нам после стольких лет прозябания, можно сказать, повезло разжиться каким-никаким финансированием, – и мы тут же проявили себя во всем блеске, – это ли не показатель?» – Далее мсье Шарль отметил, что при победе в Гран-при кого-нибудь из Mercedes или Auto Union, никто даже и внимания не обращает на марку авто, а просто говорят, что гонку выиграла «немецкая машина», – вот что значит престиж страны и репутация ее автомобилестроения.[593]
И на состоявшемся по завершении выставки традиционном ежегодном банкете ACF тосты произносились в том же духе жажды реванша за счет господдержки. В числе почетных гостей снова бок о бок оказались Рене Дрейфус и Руди Караччола. Французу вручали приз за выигранный Миллион, а немца чествовали за завоеванный им титул чемпиона Европы.[594]
Несколько официальных гостей от Mercedes, включая принца Вильгельма фон Ураха, по возвращении в штаб-квартиру концерна Daimler-Benz в Унтертюркхайме доложили о своих наблюдениях. «Парижская выставка производит самое неблагоприятное впечатление», – сообщил один из них. «Налицо очевидная стагнация в развитии французского автомобилестроения», – прокомментировал увиденное другой. Все отметили, что на общем тусклом фоне унылых экспонатов ярко выделялась Delahaye 145, но в целом и эта машина их «не особо впечатлила» ни конструкцией, ни характеристиками, показанными в заездах за миллионный французский приз. Единогласный вердикт наблюдателей был таков: трехлитровый Mercedes с наддувом намного мощнее этой Delahaye, что делает ее неконкурентоспособной.[595]
В довершение мрачного впечатления от Салона последовала редакционная статья в L’Auto за подписью Шарля Фару, где тот писал не об автомобилях и не о гонках, а о нависшей над Францией «неотвратимой угрозе» вторжения со стороны Германии, год от года наращивающей военные расходы и численность вооруженных сил. Он приводил горы цифр: 300 млрд франков (в пересчете), т. е. 75 % своего годового бюджета Рейх потратил на перевооружение; в рядах Вермахта числится уже свыше миллиона солдат и офицеров; не менее тысячи бомбардировщиков способны стереть Париж с лица земли «за один-единственный ночной налет». Гитлер, писал Фару, намеренно вводит мир в заблуждение своими заверениями об исключительно миролюбивых намерениях Рейха.
«Франция, ты это понимаешь?!» – патетически вопрошал Фару в заключение.[596]
На аэродроме под Франкфуртом по соседству с ангаром с цеппелинами Руди взошел на деревянный помост, чтобы уже́ с него спуститься в кокпит каплевидно-обтекаемого «Мерседеса». Эта предназначенная для побития рекордов скорости спецмашина была построена на базе шасси W125 и оснащена двигателем V12 объемом 5,6 л с наддувом, развивавшим невиданную доселе даже немцами мощность. Фюзеляж, тщательно протестированный на обтекаемость и минимизацию сопротивления встречным потокам воздуха в аэродинамической трубе, полностью скрывал под собою шасси и даже колеса и смотрелся серебристым черепашьим панцирем, распластанным по земле.[597]
После того, как Руди соскользнул вниз на водительское место, лишь макушка его головы осталась видна зрителям, включая школьников, столпившимся за оградой гоночного полигона в ожидании старта первого заезда в рамках объявленной с 25 октября Reich Rekordwoche – «Недели рекордов Рейха».[598]
Как только появились первые самодвижущиеся коляски – автомобили, – так рекорды скорости и захватили воображение публики. В 1898 году французский граф Гастон де Шасслу-Лоба на электромобиле конструкции своего соотечественника Шарля Жанто установил первый в истории официально зарегистрированный рекорд, разогнавшись до 63 км/ч. В 1935 году британец Малькольм Кэмпбелл поднял планку рекорда наземной скорости до 484 км/ч, пролетев зачетный отрезок по идеальной глади солончака Бонневилль в штате Юта во чреве своей Blue Bird. Сэр Кэмпбелл, видимо, имел весьма своеобразные мечты и чувство юмора, раз назвал «Синей птицей» семиметровой длины бегемот на колесах с авиационным двигателем объемом 36,7 л, способный двигаться лишь по прямой. Но по большей части машины, ставившие рекорды скорости, не столь уж и разительно отличались от обычных спортивных машин, которые доводилось в те годы встречать и на дорогах.
Рекордов же в те дни можно было поставить множество – и самых разнообразных: и на быстрейшее прохождение любой дистанции от 1 км до 180 000 миль, как со стоячего старта, так и с хода, и на прохождение максимальной дистанции за любое фиксированное время – от часа до 133 суток. При этом абсолютные мировые рекорды засчитывались вовсе безотносительно размера мотора, но их классификация основывалась именно на объеме двигателя.[599]
Дорвавшись до власти, Адольф
