Настольная памятка по редактированию замужних женщин и книг - Владимир Макарович Шапко

– Куда ж ты едешь, старая дура? Навстречу движению? А?

– Ничего. – крутила педали дальше отважная. – Объедешь. Рули себе знай.

Для петербуржца Яшумова всё это казалось удивительным. В диковинку, как сказали бы простые жители Колпино. Только покачивал головой.

Родительский дом Силковой-Каменской оказался каким-то плоским. Походил на китайскую фанзу. Но раскрытые ставенки – русские, под старину, в рисованных цветочках.

Надавил кнопку звонка на простых деревянных воротах. Надавил ещё. Ждал. Тишина. Осторожно вошёл во двор. С горба крыши на край сразу сбежал кот. Чёрный. Как антрацит. И смотрит. Жёлтыми фонариками… Мимо пролетел, сиганув на землю. И побежал к крыльцу. Смурной, непредсказуемый. Чёрт бы тебя побрал! По дорожке, расчищенной от снега, пробирался следом, оглядывался. Кого ещё тут ждать? Маленькую шавку на штанину? Волкодава?

Но его уже увидели из окошка – и на крыльцо выбежали Анна Ивановна и Фёдор Иванович. Хозяева. Прямо раздетыми:

– Проходите, проходите, дорогой гостенёк! Ждём, ждём вас не дождёмся!

Яшумов вытирал ноги о половик на крыльце, здоровался и зачем-то говорил:

– Только стул синий не подставьте.

– Какой стул? Какой синий? – не поняли супруги.

Яшумов покрутил неопределённо рукой, извинился и вошёл в услужливо распахнутую дверь. А потом ещё в одну, тоже раскрытую Фёдором Ивановичем.

В прихожей разделся. Его сразу повели к больной. Шёл через проходные низкие комнатки, заставленные старой, советской ещё мебелью. Инстинктивно пригибал голову, боясь удариться о притолоки дверей. «Она в комнате бабушки и дедушки. Любимой своей комнате», – сообщали ему.

Жена полусидела в старинной железной кровати с пампушками, укутанная до пояса тёплым одеялом. В шерстяном свитере и ко всему – с завязанным горлом. Чёрный муравейник её как-то примялся и словно поблек.

Припал к больной, обнял, почувствовал, что и у самого заскребло в горле. Гладил спину жены, смотрел в коврик на стене, ничего на нём не понимая.

– Ну-ну, – успокаивали его. – Не заразись только. Видишь, я уже вполне. Сижу. И температура нормальная. Только к вечеру. – Подмигнула родителям: – Как доехал? В электричке не раздавили?

Яшумов уже сидел на стуле. Но не говорил. Поворачивался к её родителям. Словно за поддержкой. Но те улыбались от умиления, глядя на мужа и жену. Прямо лебедь и лебёдушка. Вон, как на мамином коврике на стене. Встретились.

– Гостя-то покормить, наверное, надо, – стряхнула их сладкий сон дочь. – С дороги ведь человек.

Родители всполошились. Опять повели «дорогого гостенька». И тут Яшумов повёз за собой какую-то собачонку. Дрыгал, дрыгал ногой. Собачонка не отцеплялась. (Не зря опасался во дворе.) «Зигмунд, место!» И Зигмунд разом исчез. Как будто и не было его. Яшумов продвигался, отряхивал штанину. Колпинские чудеса продолжались.

Кухня оказалась самой большой комнатой в доме. Это была, как теперь говорят, кухня-столовая. С современными ящиками по стенам, с мойкой, разделочным столом, со всякими кухонными приборами (прибамбасами!). Яшумова посадили за длинный (крестьянский?) стол лицом к двум светлым окнам на улицу.

Подкладывали еду хозяева и справа, и слева. Яшумов не отказывался, с аппетитом ел. Особенно нравился ему холодец. Из свиных ножек. Такой же нередко готовила незабвенная няня, Арина Михайловна. Но рюмку свою закрывал рукой. И всё же прямо спросил, как так получилось, что Жанна заболела. Ведь поехала в Колпино абсолютно здоровой. Родители на мгновение смутились. И стали объяснять. В баньке нашей простудилась, в баньке. На огороде. (Как это?)

– Понимаете, – говорила Анна Ивановна, – у дочи привычка. Когда приезжает из Питера, обязательно моется в баньке. Вы не подумайте! У нас и ванная есть, в доме, но у Жанки привычка такая, смывать всю грязь после Питера. В баньке. Понимаете? И я с ней тоже пошла. Уже вечером. Разделись. Только намылились, и котел опять полетел. (У нас газовый котёл там, газовый. Понимаете?) И вот сидим на полкѐ. Обе в мыле. Я высунулась на волю, стала отца кричать, а он в это время, как всегда, у соседа болтал. Понимаете? В доме. Ничего не слышал. Ну и пришлось холодной водой кое-как смыть мыло, накинуть одежонку да бежать в дом. Я-то ничего, привычная, а Жанку прохватило. И всё ты! – глянула на мужа. – Сколько говорю: наладь котёл!

Слушая супругов, Яшумов ощущал себя иностранцем, не понимающим половины слов. Всё время переспрашивал: что вы сказали? как? Однако понял главное: простыла в бане, в своей, крестьянской. Был поражён: XXI век, живут в городе, и такие патриархальные привычки. Хотя… хотя зачем Жанна сказала неправду по телефону, что после вокзала простудилась? Когда шла сюда, в этот дом, и была в тонких колготках?

В простенке между окнами висела какая-то исписанная фломастером бумага. Всё время отвлекала. Всё время хотелось прочесть её. Поправил очки, привстал, вгляделся:

«Инструкция. Настенная. Если кот наср… прямо в доме – его сперва активно тычут в дерьмо. И выкидывают во двор. Только так можно добиться какого-то порядка. Другой вариант. Везде в углах наставить больших чаш. Типа артезианских колодцев. Или микро джакузи. Но тут может возникнуть одна закавыка: кот присядет в чашу, но струями будет лупить в стену. Вроде парикмахера в парикмахерской. С пульверизатором. Чёрт бы задрал его совсем! И придётся опять вышвыривать его во двор. Чёрт его задери совсем! В общем – инструкция. Настенная».

– Что это? – с растерянной улыбкой повернулся к хозяевам.

Силковы с облегчением рассмеялись. Фёдор Иванович с готовностью стал пояснять:

– Это Николай наш повесил. Брат Жанки. Он у нас военный. Вот и привык как в казарме. В позапрошлом году был с семьёй. Вот и учудил.

Брат Жанны, оказывается, не без юмора. Только чёрного. Яшумов посматривал на гуляющего возле стола кота. По кличке Барс.

– А как же ваш Зигмунд? К нему инструкция относится?

– Не-ет, – смеялся Фёдор Иванович. – Зигмунд молодец. Всегда. с…. в одном месте. Только под яблоней возле ворот. Удобряет.

Скабрёзности простодушных колпинцев, и вывешанные на стену когда-то, и произносимые сейчас за столом – удручали. От стыда Яшумов не знал, куда смотреть.

Видя, что гость напрягся, Анна Ивановна подёргала мужа: придержи язык- то, не в гараже своём среди забулдыг!

Когда шёл обратно к жене, Зигмунд попытался было опять… Его куда-то разом задвинули.

– Что же ты сказала мне, что простудилась, когда шла сюда с вокзала? Оказалось, всё из-за вашей бани.

– Я правда сильно промёрзла в тонких колготках. Ну а банькой, холодной водой, добавила… Ты горчичники мне лучше поставь. Не разучился?

Яшумов побежал к Анне Ивановне.

Обратно явился с полотенцем, тёплой водой и горчичниками. Покорно согнутая голая спина жены вызывала слёзы. Осторожно накладывал мокрые листики. «Щекотно!» – кокетничала Жанна. Накрыл полотенцем и укутал одеялом. «Сиди. Десять минут». Сам сидел рядом и рассказывал, что уже звонил ей на работу. «Знаю, что ты тоже позвонила. Но так будет надёжней. Бюллетень здесь тебе откроют? Уколы не болезненны?»

Потом кормил. Как маленькую. С