Год длиною в жизнь - Стивен Манчестер

Ходили слухи, что дом был построен на месте старого индейского кладбища. Правда это или нет, но к востоку от него и впрямь располагался погост. А слухи с каждым годом, как это бывает в маленьких городках, обрастали все новыми жуткими подробностями.

Легенда гласила, что в незапамятные времена миссис Лоретта Биггинс потеряла своего мужа, капитана корабля, который сгинул в мрачных и холодных глубинах Атлантического океана. Вскоре после этого она лишилась и большей части рассудка. Говорили, что после его смерти она долгими неделями расхаживала по «вдовьей палубе»[5], выкрикивая его имя столь пронзительным и страшным голосом, что мурашки бегали по спине даже у самых отчаянных храбрецов. Единственным светом в окошке для нее стал сын Чарлз, совсем еще ребенок. Почти лишившись рассудка и вознамерившись любой ценой защитить ребенка, она держала его под замком, словно преступника. Рассказывали, будто он спал в шкафу, а ел вместе с домашними животными. Она ни на минуту не выпускала мальчика из виду. Но все это продолжалось только до того момента, пока силы обезумевшей женщины не иссякли и она не ослабила внимания.

Чарлзу исполнилось десять лет, когда он вырвался из заточения, которое устроила ему мать. По слухам, он побежал на пристань, откуда его отец отплыл в вечность. Отдав предпочтение одному родителю перед другим, мальчик прыгнул в ледяную воду и изо всех сил заработал руками. Обессилев, он повернулся лицом к берегу и принялся качаться на волнах, ожидая решения своей судьбы. Даже если бы он передумал, то вернуться на сушу уже не смог бы.

А оттуда донесся дикий крик. Подняв голову, он разглядел мать, стоявшую на «вдовьей палубе». Протягивая к нему руки, она пронзительно выкрикивала его имя: «Чарлз!» Кое-кто даже утверждал, будто мальчик улыбался, скрываясь под водой. Но город буквально содрогнулся от душераздирающего крика, какого еще никогда не срывалось с женских уст. Она снова и снова звала его по имени: «Чарлз! Чарлз!» – но молодому Биггинсу уже не суждено было вернуться. Предпочтя объятия смерти, он сумел избежать скорбной участи, которую уготовила ему мать. В довершение ко всему, женщина сохранила достаточно здравого смысла, чтобы понять: она собственными руками погубила своего единственного ребенка.

С этого момента уже никто не сомневался в том, что пожилая леди окончательно сошла с ума. Вскоре соседи начали жаловаться на пропажу своих домашних любимцев, обнаруживая их изуродованные тела на улице перед домом Биггинсов. Хотя прямо обвинить в этом несчастную женщину никто так и не отважился. А те, у кого хватило мужества предпринять такую попытку, добирались лишь до крыльца, после чего их останавливали доносящиеся из дома безумные вопли. Подняв голову, они видели силуэт за створками разбитого окна. Женщина яростно жестикулировала, приглашая их в дом, но никто так никогда и не переступил его порог.

Жилище приходило в упадок наперегонки с хозяйкой. Превратившись в затворницу, она прожила в уединении около двух десятилетий. Когда именно она умерла, так и осталось неизвестным. Ее бездыханное тело обнаружили только после того, как невыносимое зловоние распространилось по округе. Говорят, что мужчина, выносивший труп из дома, ощущал ее незримое присутствие и клятвенно уверял: «Она была там, честью клянусь!» Собственно говоря, не успел он закрыть за собой дверь, как изнутри донесся ее безумный смех, а потом и душераздирающий крик.

Поскольку единственный наследник Биггинсов утонул, а живых родственников отыскать не удалось, городской совет в конце концов продал дом и участок семье переселенцев. Денсоны стали первыми из двух семейств, кто поселился в этом месте, но быстро переехали, убедившись, что они там – незваные и нежеланные гости. Предметы вдруг начинали передвигаться по дому под воздействием какой-то невидимой и злобной силы. По ночам открывались и с грохотом захлопывались двери. А потом, чтобы уж наверняка выгнать пришельцев из дома, началось физическое насилие, причем такое, которое нельзя было увидеть, но оставлявшее после себя несомненные синяки и шишки. Денсоны быстренько собрались, продали дом и съехали.

Очередные смельчаки, Летендры, не прожили в «берлоге Биггинсов» и месяца, когда патриарх семьи подвергся жестокому избиению и его пришлось срочно доставить в реанимационное отделение.

– Кто это сделал? – спросили у него.

Весь в синяках и порезах, он поклялся, что не знает, но думает, что это было «какое-то привидение, которое хотело убить его». По причинам явного умственного расстройства он надолго угодил в больницу Корригана.

Городской совет распорядился заколотить окна и отключить электричество. Тем не менее на крыльце время от времени продолжал зажигаться свет. Кое-кто уверял, будто видел какого-то юношу – мокрого насквозь, в одежде начала века, – который звал свою мать с пустынной «вдовьей палубы» на крыше.

После смерти старую Лоретту стали бояться больше, чем при жизни. Даже случайные прохожие старались держаться подальше от проклятого дома. И лишь отчаянные искатели приключений, соседские мальчишки, изредка вторгались на территорию заброшенной усадьбы. В один из таких вечеров, когда прилив достиг высшей точки, двое сорванцов проникли в дом, чтобы испытать свою храбрость, а третьего оставили караулить на крыльце. Говорят, что часовой заметил старую леди Биггинс на «палубе» только тогда, когда было уже слишком поздно. Вбежав внутрь, чтобы предупредить товарищей, он, к своему ужасу, обнаружил одного из них мертвым. А второй от потрясения впал в ступор и провел в этом состоянии несколько недель. Когда же мальчуган наконец пришел в себя, то из его детского лепета выяснилось, что старая леди подошла к ним, повернулась к его другу и прошептала:

– Ты вернулся домой, Чарлз. Больше я тебя никуда не отпущу.

В следующий миг мальчик поперхнулся и упал замертво.

Эта легенда просуществовала немало зим и пережила многих из тех, кто пытался развенчать ее. Напротив, с годами она обрастала новыми подробностями, так что когда мы с братом впервые услыхали ее, она уже давно жила собственной жизнью. Ходили слухи, что власти собираются превратить дом в похоронное бюро, но окна так и остались заколоченными. Вместо этого зловещий особняк продолжал оставаться оселком, где проверяло свою смелость очередное подрастающее поколение окрестных мальчишек, которых вовсю гоняла оттуда городская полиция.

Долгие годы я старался побыстрее проскользнуть мимо дома по дороге в школу и обратно. И хотя он был молчаливым свидетелем едва ли не всех моих школьных радостей и горестей, сам я редко когда удостаивал его беглого взгляда. Впрочем, по мере того как я набирался смелости, подначки Джозефа становились все злее и обиднее.

Однажды поздним сентябрьским вечером, когда мне исполнилось уже десять лет, я решил поймать старшего брата на слове. После того как я долгие годы носил в душе сверхъестественный ужас, который вызывал во мне особняк, я в конце концов решил взглянуть в лицо демонам Лоретты Биггинс – и, быть может, своим собственным заодно.

В Массачусетсе стояла золотая осень, и на всем белом свете не сыскать было местечка красивее. В ту ночь мир был прекрасен – если не считать «берлоги Биггинса». Она представлялась мне страшнее самых ужасных кошмаров, которые рисовало чрезмерно живое воображение. Я готов был побиться об заклад только при условии, что возьму с собой Дьюи, своего лучшего друга. Джозеф согласился.

Питер Дьюгонь, или Дьюи, был коренастым крепышом, отличавшимся некоторой, я бы сказал, чрезмерной пресыщенностью для своего возраста. На первый взгляд, он казался самоуверенным нахалом, но это была всего лишь защитная реакция в тщетной попытке повысить собственную самооценку. Его чрезмерно заботливый папаша был полной противоположностью моему, наглядно демонстрируя, каким может быть хороший отец. Вследствие чего Дьюи помешался на том, чтобы стать важной шишкой, добиться успеха и разбогатеть, что, как он свято верил, сделает его счастливым.

Накинув на головы капюшоны толстовок, мы с Дьюи направились к дому. Сомневаюсь, что смех Старой леди Биггинс мог соперничать цинизмом со здоровым ржанием моего братца. В тусклом свете молодого месяца, словно морские пехотинцы, высаживающиеся на вражеский берег, мы с Дьюи тихонько подъехали к поместью на велосипедах. Наш район никогда не испытывал недостатка в острых ощущениях. Не успев толком приблизиться к заросшему зеленью поместью, я вдруг ощутил чье-то присутствие – незримое и недружелюбное. Оглянувшись на Дьюи, я увидел, что мой друг уже во все лопатки мчится обратно. Очевидно, он тоже что-то почувствовал. Не желая в очередной раз безропотно сносить безжалостные насмешки Джозефа, я стиснул зубы, собрал в кулак остатки мужества и двинулся дальше. И вот тогда я и услышал его. Хотя и очень слабый, до меня отчетливо донесся свист боцманской дудки. Я подумал, что брат решил подшутить надо мной, и принялся пристально вглядываться в темноту двора, высматривая признаки засады. Но Джозефа нигде не было видно. И вдруг со мной произошло нечто очень странное и страшное; кто-то незримый словно бы провел мне по спине ледяной ладонью. Я вскрикнул от ужаса и неожиданности, а в следующий миг ощутил, как меня с головой захлестывает невыносимое и мучительное чувство одиночества. Я вдруг понял, что заблудился во времени и пространстве. Честное слово, в ту минуту я был свято уверен в том, что повстречал мятущуюся душу юного Чарлза Биггинса.