Блокада Ленинграда. Дневники 1941-1944 годов - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Всемерно стараемся помочь старейшим профессорам института установками печей-времянок, поселением в самом институте, парафином и т. д.
Но все же, Алексей Александрович, положение в институте, особенно за последние 3–4 недели, крайне тяжелое, и нормальной работы почти нет. За последние полтора месяца умерло 20 преподавателей и 48 студентов, большинство из них студенты старших курсов или дипломники. Почти все лаборатории и кабинеты законсервированы (хотя все ценное оборудование еще в июле 1941 года по распоряжению наркомата отправлено в Новосибирск). Абсолютное большинство аудиторий не отапливается. Студенчество и преподаватели, получая продкарточки 2-й категории, питались в столовой института, до последнего времени крайне плохо снабжаемой, – и ослабели. Профессора, преподаватели и часть студентов сейчас настойчиво ставят перед нами вопрос о невозможности в таких условиях нормальной работы института, обвиняя нас в том, что мы не доводим до сведения горкома и наркомата о тяжелом положении института.
Будучи уверены, что Вы знаете состояние вузов Ленинграда и, в частности, ЛИИЖТа, убедительно все же просим помочь организовать снова нормальный ход учебных занятий, чтобы особенно сейчас, когда требуется огромное количество специалистов-железнодорожников хотя бы для Ленинградского узла, который так плохо пока справляется с работой, – быстро готовить инженерные кадры. В частности, мы просим Вас о следующем:
1) приравнять нашу столовую к категорийным,
2) разрешить доцентам и кандидатам наук выдавать продкарточки,
3) выдать персональным стипендиатам (имени т. Сталина, тов. Кирова, тов. Калинина) карточки 1-й категории,
4) помочь институту хотя бы немного достать угля и нефти, а также бензина для газогенераторной автомашины,
5) дать указание о выдаче добавочных продуктов хотя бы 12–15 старейшим профессорам института,
6) предложить главэнерго дать институту электроэнергию, установив самый минимальный лимит.
О состоянии института и данные вопросы поставлены нами перед нашим наркомом Л.М. Кагановичем. Мы заверяем Вас, Алексей Александрович, что будем отдавать все силы, чтобы наладить нормальную работу в институте.
Начальник института (Панфилов) Секретарь партбюро (Гришуков)»[62].
«18.01.42
Продовольственной комиссии
тов. Кузнецову А. А.
тов. Павлову Д. В.
тов. Попкову П. С.
тов. Соловьеву Н.В.
В настоящее время строительные организации в Ленинграде находятся в очень тяжелом положении, около 40–50 % рабочих крайне истощены, на работу не выходят и лежат.
Так, по Управлению жилищного строительства из общего числа рабочих 2055 человек выходит на работу только 735 человек, а 1320 человек на работу не выходят и лежат. По Управлению культурно-бытового строительства 1797 человек на работу выходит лишь 1018 человек.
В декабре 1941 года и январе 1942 года резко увеличилась смертность среди рабочих, преимущественно мужчин. Только по Управлению культурно-бытового строительства за это время умерло более 450 и по Управлению жилищного строительства около 160 человек. Такое же положение и по другим строительным организациям в городе.
Все это привело уже к тому, что в настоящее время на работах отсутствует ряд профессий, таких как водопроводчики, отопленцы, экскаваторщики и даже плотники и каменщики.
Учитывая, что в недалеком будущем нужно будет широким фронтом приступить к восстановлению разрушенного жилого фонда и предприятий Ленинграда, поврежденных бомбардировкой с воздуха и артиллерийским обстрелом, и в целях сохранения основных кадров строителей, главным образом квалифицированных рабочих, прошу рассмотреть на комиссии и приравнять строителей, находящихся на котловом питании, к нормам питания, установленным хотя бы для команд МПВО, что дало бы возможность основные кадры строителей сохранить.
Нормы на месяц:
Прошу эти нормативы распространить на следующие организации:
Зам. председателя Исполкома Ленгорсовета (Шеховцов)
[Подпись]».
19 января 1942 года
Неожиданно повезло. Сегодня получил от наркома поздравление с Новым годом и посылку. В посылке целое состояние: две селедки, грамм двести паюсной икры, граммов триста масла, столько же свиного сала и колбасы, 250 г печенья, две коробки конфет и граммов двести сахару. Жаль, нет сухарей.
Собрались с главным инженером т. Быковым и начальником производства Клебановым позавтракать; приготовили селедку, а хлеба не оказалось, договорились перенести завтрак с селедкой на завтра, сэкономив к этому времени по кусочку хлеба. Попили с большим аппетитом чаю с сахаром и печеньем. Ну и аппетит у меня. Не помню такого с рождения.
Черт знает, последнее время все разговоры что-то переводишь на еду. Чего доброго, превратишься в животное [А. К-й].
Я очень ослабел и сегодня решил не идти домой и остался на заводе на ночлег. Это сэкономит мне немного энергии, и я наконец сумел использовать всю дневную норму моего пайка без мучительной дележки. Кусочек на завтрак, кусочек к обеду и 175 г мне с Таней к ужину. <…> С тех пор как у Тани в 20 числах декабря кончилась крупа и наше мясо, я жил исключительно на воде – хлебаю ее днем, хлебаю вечером и таскаю с супами домой. Таня не хочет понять того, что в этом прогадываю только я, а она получает только дополнение к своему пайку. Она была, есть и будет эгоисткой. <…>
Что же мне остается делать? Отказаться от последней зацепки в жизни и прямо заявить о том, что я дольше не в силах нести тяжкое бремя дележки? Нет! Я на такое не способен. Раз начал, значит, надо тянуть до конца. Если наступит улучшение, то приятно будет вспомнить о своем самопожертвовании, если будет хуже, то тогда обстоятельства покажут, как быть. Авось, найду выход. Мечтаю только об одном – пережить зиму, дожить до мая. <…>
Чувствую, что дохожу до последней степени истощения. Что я из себя представляю? <…> Человек с мутными глазами (голодными и безразличными), на котором одежда весит мешком, медленные старческие движения, вялый тихий голос, больной и без сил – это я, молодой человек, не достигший 28 лет. Я мечтаю об отъезде из Ленинграда.
Сегодня я
