Ханское правосудие. Очерки истории суда и процесса в тюрко-монгольских государствах: От Чингис-хана до начала XX века - Роман Юлианович Почекаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В 2011 г. нами был опубликован русский перевод южномонгольского правового памятника конца 1580-х годов «Уложение Алтан-хана» на основе монгольской публикации Ш. Биры и его английского перевода [Почекаев, 2011].
Из наиболее близких по тематике работ также следует упомянуть труд Г.Ц. Пюрбеева, который осуществил детальный филологический анализ памятника «Халха Джирум», в том числе специально выделив раздел, посвященный судебной и процессуальной лексике [Пюрбеев, 2012, с. 28–31].
Наконец, несколько лет назад вышла еще одна обзорная работа по историографии монгольского государства и права, подготовленная С.Ж. Дугаровой на основе ее же докторской диссертации. В данной работе также затронуты вопросы, связанные с проблемами регулирования процессуальных отношений в отдельных монгольских памятниках [Дугарова, 2016, с. 233].
Таким образом, на сегодняшний день можно констатировать, что исследователи, обращаясь к проблемам регулирования суда и процесса в традиционных монгольских памятниках, выбирали один из двух путей. Первый – изучение конкретного памятника, при этом процессуальные нормы характеризовались специалистами в контексте общего его содержания (К.Ф. Голстунский, Ф.И. Леонтович, А.Д. Насилов, Г.Ц. Пюрбеев). Второй путь – обзор различных памятников права, в ходе которого исследователи так или иначе затрагивали, а нередко и просто упоминали, регулирование в них отношений суда и процесса (Я.И. Гурлянд, В.А. Рязановский, Г.К. Гинс, С.Ж. Дугарова).
Попыток сравнения различных памятников на предмет соотнесения в них процессуально-правовых норм, насколько нам известно, специально не предпринималось. Единственное исключение – несколько публикаций российского востоковеда А.Ш. Кадырбаева, который провел сравнительный анализ памятников монгольского права, сопоставив их, правда, не между собой, а с современными им казахскими правовыми сводами. Тем не менее некоторые выводы ученого представляются весьма интересными и полезными, в частности это касается отражения в организации судебной деятельности процесса централизации власти в Джунгарском ханстве, а также сходных черт суда зайсанов у ойратов и биев у казахов [Кадырбаев, 2016, с. 33; 2017, с. 5].
В настоящем исследовании мы намерены проанализировать регулирование суда и процесса в ряде памятников традиционного монгольского права, таких как «Уложение Алтан-хана» (ок. 1588 г.), «Восемнадцать степных законов» (конец XVI – начало XVII в.), «Их Цааз» (1640 г.), «Халха Джирум» (XVIII в.). Цель анализа – выявить нормы и принципы монгольского процессуального права в каждом из них, сравнить нормы и принципы между собой и в итоге дать общую характеристику этой сферы правоотношений в монгольских правовых реалиях XVI–XVIII вв.
Междисциплинарный характер исследования обусловил использование различных исторических и юридических методов. Источниковедческий метод позволяет провести общий анализ исследуемых исторических (историко-правовых) памятников, причин и обстоятельств их появления. Структурно-функциональный метод дает возможность понять особенности судебной деятельности органов власти и управления в позднесредневековой Монголии. Сравнительно-исторический метод обеспечивает сопоставление условий принятия и действия конкретных исследуемых историко-правовых документов. Формально-юридический подход позволяет рассмотреть институты традиционного монгольского права в терминах и категориях современной науки права и процесса. Историко-правовой метод обеспечивает лучшее понимание специфики осуществления правосудия в Монголии XVI–XVIII вв. в конкретных политических и социально-экономических условиях. Сравнительно-правовой метод дает возможность выявить общие и специфические черты правового регулирования суда и процесса в различных исследуемых юридических памятниках.
Обратившись к наиболее раннему из интересующих нас памятников – «Уложению Алтан-хана», появившемуся в 1580-х годах в южномонгольской области Тумэт, мы с удивлением обнаруживаем, что в нем практически отсутствуют нормы процессуального характера[192]. Из 115 статей лишь две могут быть косвенно отнесены к сфере суда и процесса: ст. 1, предусматривавшая возможность полюбовного соглашения сторон в случае убийства, и ст. 70, в которой устанавливалась ответственность за ложные показания, если на их основании выносился обвинительный приговор. Как видим, даже в этих случаях процессуальные отношения не являются основным содержанием, а лишь дополняют нормы уголовно-правового характера.
Что могло послужить причиной отсутствия процессуальных норм в данном правовом памятнике? Ряд ученых (в том числе монгольский академик Ш. Бирой) придерживаются мнения, что Уложение стало кодификацией норм обычного права, и тогда становится понятным, почему в нем так много материальных норм, позволяющих разрешать спорные частноправовые вопросы и уголовно-правовые конфликты, но отсутствуют нормы, регламентирующие статус органов, к которым могли бы обращаться заинтересованные лица для их разрешения. Не стоит также забывать, что Уложение принималось в условиях, когда в Монголии существенно трансформировалась система власти и управления в связи с принятием буддизма в качестве официальной религии, формировался особый статус буддийского духовенства, включая и его высшую иерархию[193]. Полагаем, что в этих обстоятельствах сами законодатели не пришли к единому мнению о том, в каком порядке и с участием каких представителей властей могут разрешаться споры. Соответственно, в текст правового свода были включены общераспространенные нормы, а все «подводные камни» (к каковым относился и судебный процесс) оказались за его пределами.
Зато в следующем памятнике – «Восемнадцать степных законов» – эта сфера регламентируется достаточно подробно. Причем если в одних законах на долю процессуальных отношений приходится всего лишь один пункт, то в других они регулируются с гораздо большей степенью детализации. Большинство интересующих нас положений посвящены процедуре доказывания. Безусловно, главным доказательством являлось признание самого подозреваемого или обвиняемого, при этом, если ранее он уже был признан виновным, к нему применялись строгие санкции в случае отпирательства – штраф в количестве трех овец, после вторичного признания виновным – штраф в виде лошади (VII) и арест на трое суток, а далее – также штраф в виде одной лошади, затем – восемь лошадей (XVII).
Группа статей посвящена статусу свидетелей, поскольку их показания были одним из наиболее распространенных и важных видов доказательств: в адрес свидетелей не разрешалось делать замечаний во время разбирательства (II, п. 3), убийство свидетеля являлось отягчающим обстоятельством, предусматривалась ответственность не только за его убийство, но и за покушение на таковое (VIII, п. 4, 5). Свидетеля во время процесса полагалось кормить (VIII, п. 6), что, видимо, должно было стимулировать очевидцев преступления к даче показаний в суде. Вместе с тем ряд норм предусматривал ответственность и самих свидетелей – за недостоверные показания (в виде «девятки» – II, п. 3) и за клевету (XVI, п. 20).
В случае отсутствия или недостатка достоверных доказательств в монгольском суде весьма часто прибегали к присяге. Сам памятник не содержит сведений о присяге, но о том, как она приносилась, рассказывают путешественники. Например, Г.Н. Потанин сообщает, что «ставили два столба с перекладиной, на которую вешали: женские штаны, плеть, путы, череп человеческий и два камня – черный и белый, каждый весом в лан, завязанные в дабу; эта постройка называлась шокшиг» [Потанин, 1881, с. 117]. Соответственно, если испытуемый проходил под перекладиной, не коснувшись ни одного из предметов, он считался невиновным. В противном случае его признавали виновным и штрафовали (II, п. 10; XIII, п. 3). Вообще, присяга использовалась довольно часто, и, как следствие, широко регламентировались случаи
