Карты, деньги, две стрелы - Ксения Баштовая

— Я знаю. — Кнесна задумчиво кивнула. — Просто… Помнишь тот стих, из тетради?

— Ну?

— Пока я сидела дома, под замком, я вчиталась в него поглубже. Это не просто красивые вирши, Айден! Их автор вложил в каждую строчку определенный смысл. То ли проклиная, то ли предостерегая… Я все-таки склоняюсь к последнему — помнишь, там было про город, что «обратится в прах»? Это же о Мертвом Эгесе! А Лысавенский институт? Там ведь и про него было тоже! Его жители спали, Айден, спали — и не проснулись!.. До сих пор!

Я почесал в затылке. И после паузы развел руками:

— Ну допустим. Это было пророчество и все такое… А мы-то здесь при чем?

— Кулоны, — просто сказала Матильда. — Тот, что ношу я, и тот, что мы нашли в Мертвом Эгесе. Он висит у тебя на шее. Последний, третий, по неосторожности надел на себя Эделред. А в этом храме такой странный алтарь…

Она оглянулась на неплотно прикрытую дверь храма, подумала и протянула мне руку:

— Пойдем я тебе покажу!

— Да там же темно, как…

— Гр-р! — вклинился между нами иглонос. И, фыркнув, вытаращил глазищи. Они засветились ровным желтым светом.

Единорог гордо выгнул шею:

— Видали? Я научил! А что, удобно… Хоть какой толк с этой образины быть должен? Вот мы и… Погодите, вы куда?!

— Туда, — пояснила кнесна, ткнув пальцем на тяжелую дверь.

Иглонос, восприняв этот жест как команду, с готовностью нырнул внутрь, мы с Матильдой шагнули следом. В неярком свете глаз зверя стали видны каменные плиты пола, беленые стены, грубый прямоугольник алтаря и круглый постамент с тремя неподвижными статуями. Э-э… минуточку! А почему статуй — три? Так же не бывает!..

Магистр, по нашему примеру переступив через порог, недоуменно цокнул копытами:

— Вы тут жениться собрались, что ли? Так ведь одного алтаря для этого мало, барышня!

— Да нет же! Понимаете, Эделред, с нашими медальонами что-то нечисто, и я хотела…

— Еще бы! — недовольно перебил он, дыша мне в затылок. — Не снимается, гадость такая, хоть тресни. А жмет! А трет! А… уй! Еще и жжется!..

— Да бросьте вы в самом деле, — поморщился я. — Если не дергать и снять не пытаться, то… Да что такое?.. Матильда! Оно и правда жечь начало!

Кнесна не ответила. Попискивая от боли, она выдернула из-за воротника золотую цепочку и затрясла руками, дуя на пальцы. Я нахмурился:

— Раньше такого не было. Что происходит?

— Не знаю, Айден. — Девушка беспомощно пожала плечами. — Но тетрадка, к примеру, тоже жглась. Когда там что-то новое появлялось. Ой! Смотрите! Алтарь, он… светится?!

Я перевел взгляд на темную плиту у подножия трех статуй. И присвистнул: кнесна сказала правду. Алтарь — и вправду странный, я таких в Унгарии не видел, — вдруг вспыхнул алым. Чуть слабее — по контуру и ярко, нестерпимо-горячо — от центра. Там, где зияли три одинаковые овальные выемки. Никаких надписей, виньеток, украшений — только три ослепительно-красных «глаза», похожих на замочные скважины единой двери в неведомый мир, смотрели на нас из полумрака. Единорог всхрапнул и спрятался за мою спину. Брысь глухо зарычал. А я услышал срывающийся шепот Матильды:

— «Осиротели алтари, души лишившись»… Что, если святилище института — и есть душа всех остальных алтарей? А наши медальоны — тот самый «дар богов»? Кто-то его отнял, и боги разгневались… Айден! Кулоны надо вернуть!

— Это, интересно, как? — полюбопытствовал отчаянно трусящий магистр. — Ежели они не снимаются?! Я пытался, клянусь Предвечной Пустотой! Пытался — и хоть бы что!

В подтверждение своих слов единорог нагнул голову и тряхнул гривой. И опешил — золотая цепочка легко соскользнула вниз, звякнув медальоном по каменным плитам. Мы с Матильдой, переглянувшись, рванули с шей свои медальоны. И только ахнули дружно, когда тонкое плетение, не поранив кожи, разошлось.

— Пятнадцать лет я не могла его снять… — пробормотала Матильда, как зачарованная глядя на зажатую в руке разорванную цепочку. Крохотное изображение Матери Рассвета поймало алый блик от алтаря и вспыхнуло огненными искорками.

Я сжал в кулаке свой медальон. Он больше не жег кожу. Только пульсировал в ладони, словно живой. Ну дела…

— Капрал Иассир! — тоненько пискнул Эделред. — Я туда не пойду! Если барышне так приспичило что-то там кому-то вернуть…

— Да не тряситесь, — фыркнул я, постаравшись придать голосу максимум безразличия, хотя на самом деле приближаться к подозрительному алтарю мне хотелось еще меньше, чем единорогу. Но не позориться же перед любимой женщиной? — Матильда, дай мне медальон. Я сам.

— А если вдруг…

— Тогда тем более. — Нагнувшись, я поднял с пола кулон магистра, забрал у кнесны ее побрякушку и, собравшись с духом, шагнул вперед.

Святилище было маленькое, идти долго не пришлось. Так. Алтарь есть, дырки вижу, содержимое их у меня… А какой кулон куда пихать?

Будто в ответ на этот вопрос, над левым светящимся отверстием вспыхнул огненный знак, формой напоминающий лилию.

— Тоже мне подсказка! — недовольно буркнул я. — На медальонах же ни одного цветочка нету!

Крайний правый овал высветил над собой очертания меча. Еще лучше. И что мне в связи с этим… Погодите! Что, если цветок — символ женственности, а меч, соответственно, наоборот?

— Тогда, получается…

— Сюда — Мать Рассвета, сюда — Зеленого Отца, а в серединку — Вечного Змея! — доложил из-за моей спины торжествующий голос урожденной кнесны де Шасвар.

Я вздохнул:

— Осталась бы лучше с Эделредом. Мало ли что?

— Вот именно, — серьезно сказала Матильда. И положила руку мне на плечо. — Я не за Эделреда замуж собираюсь… Вставляй кулоны, Айден! Не знаю, что из этого получится, но ведь что-то же должно?..

Я пожал плечами и исполнил ее просьбу. Золотые овалы легли в свои гнезда, алое свечение померкло. А следом за ним угас желтый свет из глаз иглоноса. Святилище погрузилось в темноту.

— Брысь, зараза! — ругнулся я. — Ты что? Запал кончился?

Ответом мне было глухое ворчание. А потом — шорох костяных игл и скрежет когтей по полу. Эй! Да он же на выход пятится!

— Брысь! — опередив меня, вскрикнула Матильда. — Ты куда?!

За нашими спинами раздались гулкий хлопок закрывшейся двери и дрожащий фальцет:

— Сбежал?! А я?! Стой, поганец! Я темноты боюсь! Я… выпустите меня отсюда-а-а!

— Эделред, прекратите визжать. Ну захлопнулась дверь! Это что, конец света, что ли?

— Именно! Именно что конец — света! Я даже ног своих не вижу! Э, нет… Мы так не договаривались, капрал! Хотите, оставайтесь, а я…

Удаляющийся звук цокающих копыт, громкое «бух!», сопение, снова «бух!» и истеричный вопль:

— Она не открывается! Дверь не открывается! В чем дело?! Куда вы меня притащили, молодые люди?! Эй, зубастый!.. Что это еще за шуточ… Уп!

Он вдруг заткнулся, щелкнув челюстью. Кнесна ойкнула.

Погасший было алтарь вспыхнул снова. Еще секунду назад чернильно-темная внутренность храма пошла алой искрящейся рябью, каменная чешуя статуи Вечного Змея заиграла бликами, лица остальных двух божеств, расцветившиеся багровыми отблесками, словно ожили. Это, конечно, было все той же игрой теней, как совсем недавно — в храме Мертвого Эгеса, но у меня по спине все равно поползли мурашки. Пол под ногами ощутимо зашатался, с потолка посыпалась многолетняя пыль. Позади горестно взвыл единорог…

— Айден, — голос Матильды дрогнул, — кажется, мы что-то сделали неправильно, но… Пока еще не поздно… Знай — я люблю тебя! И я ни о чем не жалею!

— Я тоже, солнышко… — Мои пальцы нащупали в кармане гладкий бок шкатулки. — Разве что о том, что здесь нет храмовника… А может, не очень-то он и нужен!

Я протянул кнесне раскрытую ладонь, на которой, поблескивая, лежали золотые кольца моих родителей:

— По крайней мере, это мы еще успеем?

Она улыбнулась в ответ и подняла ко мне лицо. Бледное от переживаний, но совершенно счастливое. Когда на тебя так смотрит дорогой тебе человек, глупые вопросы о смысле жизни сами собой рассыпаются в прах. А остальное… да и гори оно все синим пламенем!

— Успеем, — сказала Матильда. И протянула руку.

Кольца сами скользнули на пальцы — ее и мой. Багровые силуэты статуй, что возвышались над нами, заволокло призрачным туманом. Снаружи донесся раскат грома.

А по стенам вспыхнули алым огненные письмена на фенийском. И на лаумейском. И на агуанском. На унгарском, на мисском… Одни и те же. Такие чужие и одновременно такие знакомые!..

Огнем восстанет из золыКлинком оборванная песня:Два человека, две стрелы,Два сердца, проклятые местью…

Тот стих из тетрадки Фелана, это был он. Но почему так и почему здесь? И почему я, не зная других языков, смог вдруг прочесть все это с одного только взгляда?

И отчего меня это совершенно не трогает?..