Перевёрнутый полумесяц - Мирослав Зикмунд

В жилище, где Мухаммед и Самир обо всем этом нам рассказывали, все было по-арабски. У дверей мы сняли обувь и уселись на подушки, разбросанные по коврам из козьей шерсти. В нише лежала стопка книг, прогрессивные журналы, марксистская литература.

— Когда я вступил в партию, я не умел ни читать, ни писать, — сказал Мухаммед. — Тогда мне было восемнадцать лет. Товарищи мне сказали: если ты хочешь вести политическую работу, то прежде всего должен научиться читать. И дали мне букварь… Что? Обязательное школьное образование в Ливане? Ну что вы! Об этом у нас уже очень давно говорят и пишут, а дети по-прежнему остаются неграмотными.

Мухаммед ушел в новую деятельность с головой, работал с юношеским пылом.

— Еще немного, и он стал бы левым уклонистом, — засмеялся Самир. — До этого он привык говорить, что нет бога, кроме аллаха. А в один прекрасный день он на собрании заявил, что нет бога, кроме Маркса.

— Ну, это давно было, с этим я уже расстался, — прервал его Мухаммед и вытащил из ниши в стене заграничный паспорт, похваляясь иракской визой. Ирак был его политической школой, там он работал в подполье, боролся против режима Нури эс-Саида, был арестован и приговорен к пожизненному заключению. Но ему удалось бежать и вернуться в Ливан.

На стенах были развешаны изображения, которые мы и не предполагали встретить у человека, еще несколько лет назад не умевшего ни читать, ни писать: советский спутник; Московский университет, Ленин в Смольном; Афиф Бизри, начальник сирийского генерального штаба; Халид Бакдаш, генеральный секретарь Компартии Сирии.

— А это Фаржалах Хелуа, генеральный секретарь нашей партии, — произнес Самир. — Несколько месяцев назад террористы похитили его и увезли в Сирию, с тех пор мы не знаем, что с ним.

Потом Мухаммед встал и, пошарив за шкафом, вытащил оттуда обоюдоострый топор и крепко стиснул его короткое топорище. А затем подал топор нам, чтобы мы хорошенько его разглядели.

— До самого 1958 года мы дома не смели к нему прикоснуться. Это была семейная реликвия со времен средневековья, память о предках, освященная именем аллаха. Но когда в прошлом году во время революции фалангисты начали в нас стрелять, отец вытащил его и отдал мне. Аллах аллахом, сказал он, а топор возьми. Что с ним делать, сам знаешь!

Кладбище и пушки

С городами в путешествии — как с людьми.

Встречаешь незнакомца, а расстаешься с другом.

И всякий раз, едва привыкнешь к чужому городу, едва перейдешь с ним на «ты», едва узнаешь, где движение двустороннее, а где нет, как нужно прощаться.

То же самое и с Бейрутом.

Сейчас нам кажется странным, что мы не могли сразу разобраться в нем и путали улицы. А на другой день по приезде почти час блуждали вокруг нашего жилья и никак не могли попасть домой. Теперь мы знаем здесь любую улочку и с людьми здороваемся как со старыми знакомыми.

Прощай, солнечный Бейрут, охваченный мягким изгибом пляжей и гор!

Прощай, черноглазая Лейла, топающая сейчас в своих маленьких деревянных башмачках по осеннему асфальту. Быть может, когда мы встретимся с тобой снова, ты уже станешь взрослой девушкой и наверняка не вспомнишь, как мы приметили друг друга на вашей улице…

За Дамуром мы окончательно простились со Средиземным морем. Море было великолепно. О берег бились его вздувшиеся волны, с гребней которых ветер срывал пену, и солнце заодно с ним превращало похищенные брызги в радугу, двигавшуюся вслед за нами. Побережье представляло собой сплошную апельсиновую рощу, где ветви деревьев были усыпаны золотыми шарами созревающих плодов.

А потом мы скользнули в горы и сразу же оказались среди крутых скал долины Нахр эд-Дамур. И совсем так же, как недавно в северном Ливане, навстречу нам вышла осень, улыбаясь желтыми листьями тополей и красными гроздьями рябины. С фиговых деревьев листья опали все до одного, и серебристо-серые ветви их тянулись к небу. Черешни, ослеплявшие нас на Балканах и в Турции яркой желтизной, превратились в голые метлы.

Даже солдаты и те в горах были одеты по-зимнему.

Путь наш пролегает через долину Нахр эд-Дамур, так как мы направляемся к верховному шейху друзов, эмиру Джумблату. Говорят, что это весьма интересная фигура: духовный глава друзов, крупный помещик, раздавший часть своей земли безземельным, председатель единственной в Ливане политической партии, в название которой входит слово «социализм». В 1958 году вместе с нынешним премьер-министром он возглавил восстание против президента Шамму на, хотя каждого из них толкали на оппозицию совсем разные причины…

Вот мы остановились у необычного кладбища, где покоятся друзы, павшие в восстании. У входа два островерхих пилона, за ними небольшое искусственное озеро, дальше огромное каменное яйцо, символ латинского «omne vivum ex ovo» — «все живое из живого, все живое рождается из яйца». Рядом с ним возвышается каменный канделябр и нечто вроде пагоды с пятью нишами. В одной из ниш раскрытый коран, в другой фигурка Будды, в соседней Христос, в четвертой Шива танцует свой космический танец раксит эль-ахван. Пятая ниша пока пустует.

— Что будет в ней? — спрашиваем провожатого, друза, который охотно согласился отпереть для нас кладбище. Он пожал плечами и сказал:

— Не знаю, это известно одному только Камилю Джумблату.

Камиль Джумблат — духовный творец всего сооружения. Повсюду следы его мистической философии. На фасаде — орел, распростерший крылья. По его телу ползет змея и обвивает жезл Моисея. В центре кладбища продолговатый бассейн с рыбами. На дне рельефно выступают бронтозавры, змеи, черепахи, крабы, верблюды, птицы. Чуть дальше — карта арабских стран с большим портретом Гамаль Абдель Насера. Из ограды, окружающей кладбище, торчат бетонные стволы пушек, а в целом все это сооружение напоминает макет артиллерийского полигона.

Первым на этом необычном кладбище был похоронен Мухаммед Юсуф эль-Баини из селения Мазрат-эш-Шуф, что неподалеку отсюда. Он лежит на почетном месте, сразу же у входа.

Ему было всего двадцать лет, когда он отправился воевать против Шаммуна.

Пять принципов

Мухтара, резиденция Джумблата, находится километрах в шести от древнего друзского городка Бейт эд-Дин. Городок окружен живописными склонами с террасами, напоминающими рисовые поля где-нибудь в Китае или же во Вьетнаме. Тут находится дворец эмира Бешира, который в течение тридцати лет начала прошлого века был почти полновластным хозяином Ливана.

Резиденция Джумблата не может равняться с восточной роскошью беширского дворца, хотя это тоже великолепный маленький замок, из которого далеко видны все окрестности. У входа в резиденцию нас встретил простоволосый пожилой человек в сером теплом пальто, в рубахе нараспашку и повел в приемный салон через двор, где росли два высоченных кипариса и стояло несколько автомобилей американских марок. Лестницу охранял часовой: на голове арабская куфийя, за плечом винтовка, вокруг пояса патронташ. Второй часовой, во дворе, с интересом наблюдал, как шофер наливает воду в радиатор роскошного «крайслера». Едва он заметил наш фотоаппарат, как тут же показал нам спину и был таков.