Русский аркан - Александр Громов

– Тяжела доля врача? – шутливо посочувствовал Лопухин.

– Уж не тяжелее, чем доля больного, – парировал эскулап, рассматривая ладонь. – Мне – что? Я отсюда уж точно на своих двоих уйду.

– Да вы просто завидуете, – поддразнил Лопухин. – Какие дуэли между разночинцами? Нонсенс. Вот когда заслужите дворянство, тогда и дуэлируйте на здоровье.

– Нет уж, благодарю покорно! Я всяких ран насмотрелся. На чужих людях – и то, бывает, душу надорвешь, а уж на себе… – Аврамов махнул рукой. – Помирились бы, право. Глупо все это…

Лопухин смолчал. Нет, милейший Спиридон Потапович, это вовсе не глупо! Для одной из сторон это наилучший выход из затруднения. Воспользуется ли она им – небезынтересный вопрос.

– Вот хорошая поляна, – указал Враницкий. – По-моему, как раз.

– Согласен, – кивнул Канчеялов. – Ровная, и солнце в глаза не светит. Комаров вроде немного. Что скажете, Николай Николаевич?

– Не все ли равно? – Лопухин пожал плечами.

– Мне не нравится ваше настроение, – с беспокойством сообщил лейтенант, но ответа не дождался.

Привязанными к колышкам бечевками секунданты отметили две параллельные линии длиной тридцать шагов каждая и пятнадцать шагов одна от другой. Осмотрев револьверы, выщелкнули из барабанов все патроны, кроме одного. Враницкий, назначенный с общего согласия руководителем дуэли, подбросил монетку, определяя места дуэлянтов.

– Прошу вас приблизиться, господа. В последний раз спрашиваю: не угодно ли вам примириться?

– Не угодно, – отрезал Розен, в то время как Лопухин молча покачал головой.

– В таком случае напоминаю вам условия дуэли. По команде «сближаться» вы имеете право стрелять. Вы можете, но не обязаны идти навстречу друг другу, придерживаясь каждый своей линии. Для прицеливания и производства выстрела вы обязаны остановиться. Во время движения револьвер должен быть направлен дулом вверх. Противник, стрелявший первым, обязан ждать выстрела своего противника совершенно неподвижно на месте, с которого он стрелял. По истечении тридцати секунд после первого выстрела противник, стреляющий вторым, теряет право стрелять. Раненный первым выстрелом противник имеет право стрелять в течение одной минуты с момента получения раны. Осечка считается за произведенный выстрел. Стрелять в воздух имеет право противник, стреляющий вторым. В случае безрезультатного исхода дуэль начинается заново после десятиминутного перерыва, который может быть сокращен по обоюдному желанию противников. Понятно, господа? Теперь прошу вас снять с себя все предметы, могущие задержать пулю.

Лопухин положил на проплешину в траве часы и портсигар. Розен, явившийся без Георгиевского креста, отдал Враницкому часы.

– Получите оружие, господа. Прошу занять исходные места. Команда на сближение последует после счета «три».

Лопухин лишь мельком взглянул на Розена. Ни по выражению лица полковника, ни по цвету его шрама нельзя было угадать, получил ли он какие-либо инструкции. Потомок шведского генерала был серьезен и невозмутим, как подобает достойному противнику, но и только.

На миг появился соблазн застрелить Розена – и был тотчас задушен в зародыше. Нет уж. Глупое тело хочет жить. Туловище пытается управлять мыслями и поступками. Зря. Никогда этого не было и не будет.

Он занял место у колышка. Заметил направление, чтобы не коситься вниз, на бечевку. Поднял револьвер дулом вверх.

– Готовы?

Кивнул.

– Раз… Два… Три… Сближайтесь!

Не торопясь, Лопухин прошел пять шагов. Розен тоже двинулся навстречу по своей линии, и столь же неспешно. Вот он остановился, прицелился… Нет, передумал стрелять сейчас, поднял дуло, прошел еще несколько шагов. Опять остановился. Ну что же вы, полковник, чемпион полка по стрельбе из револьвера? Желаете, чтобы я подошел еще ближе? Извольте. Или непременно хотите, чтобы первый выстрел был сделан не вами? Пойду навстречу и в этом.

Лопухин остановился и выстрелил. Розен дернул головой, как лошадь, отгоняющая слепня. Неторопливо ощупал левую скулу. На пальцах осталась кровь. Полковник нехорошо усмехнулся.

Теперь пошла минута, долгая минута ожидания. Лопухин стоял у своей бечевки неподвижно, как требовали правила, вполоборота и не прикрываясь револьвером. Что толку? Хороший стрелок на двадцати шагах загонит пулю, куда захочет, а ведь вы можете приблизиться до пятнадцати шагов… Что же вы медлите, полковник? Отчего не даете понять, получен ли вами намек: некто высокопоставленный, чье имя не должно произноситься вслух, будет крайне признателен, если вы отправите графа Лопухина на тот свет? Это должно совпадать с вашим желанием: ведь вы до сих пор не смирились с тем, что чиновника Третьего отделения можно уважать! И, кажется, не намерены с этим мириться. Ах, как хотелось бы узнать еще до выстрела: был ли намек, не было ли? Десять к одному, что был. Это логично. Великий князь, наместник и в скором времени цесаревич Дмитрий Константинович успешно постигает науку властвовать. Со временем он станет превосходным государем – умным, деятельным, прагматичным и не отягощенным сантиментами. Все хорошо. Однако граф Лопухин, хоть и сам не ангел, служить такому государю не будет…

Да ведь и не сможет! Лопухин едва не расхохотался. Иной раз мысли заходят в смешные тупики. Его сейчас убьют, какая уж тут служба!

Внезапно Розен навел револьвер на Лопухина. Целился он недолго.

Потом выстрелил.

ЭПИЛОГ,

в котором ничего по-настоящему не кончается

«Св. Екатерина» легко скользила Японским морем.

Молоденький офицер, на днях произведенный в капитан-лейтенанты и получивший в командование баркентину, отнесся к Лопухину и его спутнице с чрезвычайным почтением. Несомненно, он догадывался о многом, но не подавал виду. Приказ есть приказ. В Шанхай так в Шанхай.

С каменным лицом присутствовал он на венчании раба божьего Николая с рабой божьей Екатериной в освященной только накануне судовой церкви. В тесной комнатенке было душно, запах ладана кружил голову. Подслеповатый попик, никогда прежде не ходивший в море, отчаянно трусящий и страдающий от качки, провел обряд на удивление благочинно. Видать, не разобрал, кто венчается. А что Екатерина Романова, так мало ли на Руси Романовых?

Невеста сияла. А вот жених был странен: одет с изяществом, тут ничего не скажешь, зато с большим медицинским пластырем на скуле. Никто, конечно, не спросил, чирей у него там или синяк. Но было любопытно.

Мало кто мог предполагать, что жених фактически начинает жизнь заново и никак не может привыкнуть к тому, насколько она прекрасна. Теперь Лопухин твердо знал: великий князь и будущий государь Дмитрий Константинович не воспользовался удобным случаем, чтобы «решить проблему». Полковник Розен ответил выстрелом с абсолютно тем же результатом – снял пулей клочок кожи, и только. Секунданты нашли условие результативности дуэли выполненным, а вопрос чести исчерпанным, после чего дуэлянты тепло пожали друг другу руки.

Свадебный пир в тесной кают-компании был скромным. А потом, когда молодые остались наедине, Катенька первая подошла к нему со словами: «Ну же, скорее! Теперь ты мой…»

Всю ночь они провели вдвоем на тесной койке. А вторая ночь оказалась еще лучше первой.

В соседней каюте похрапывал Еропка, вообразивший, что наконец-то сможет дрыхнуть в свое удовольствие сколько угодно. Он даже багаж толком не распаковал. Лентяю еще предстояло найти среди сорочек и галстуков томик «Одиссеи» и проникнуться мировой скорбью. Но пока он спал и был счастлив.

У каждого ведь свое счастье.

Лентяй-то лентяй, но преданнее его нет. Сначала Лопухин, находясь в некотором затмении, хотел послать Еропку в Москву – продать дом на Гончарной, продать имения, – но слуга чуть ли не на коленях упрашивал барина оставить его при себе. И опять пошло в ход неизменное «без меня вы пропадете». Ну, это вряд ли. Однако в конце концов логика победила. Весьма вероятно, что оставленное в России имущество уже под секвестром. И что могла предложить верному Еропке Россия? Заключение под стражу и жандармского следователя?

Умудренному опытом Лопухину было ясно, что ни спасение жизни цесаревича – вдобавок теперь уже бывшего цесаревича, – ни раскрытие трех заговоров, ни вербовка французского консула в далеком Гонолулу ни в малейшей степени не оправдают его измену. А что бегство с великой княжной за границу будет сочтено изменой, в том нет сомнений.

Но тяжелые мысли возникали теперь редко и быстро улетучивались. Впервые за много месяцев Лопухин был свободен от службы, радовался сему, наслаждался отдыхом, но порой удивлялся: чего-то в жизни как будто не хватало. Привык напрягать все силы ума и тела, элементарно привык! Ничего, небольшой отдых не повредит…

А что потом?

На третий день, укрываясь от разыгравшегося не на шутку шторма, зашли в корейский Пхохан. Городишко оказался дырой, но с телеграфом. Оттуда Лопухин послал в Петербург «коммерческую» телеграмму, изобилующую цифрами. Ответ пришел спустя несколько часов и был длинен. Дешифровку пришлось отложить.