Пелэм, или приключения джентльмена - Эдвард Бульвер-Литтон

Словом, на каждом из псов остались следы свирепой схватки. Я не стал ждать бури, которую предвидел, а с небрежно-скучающим зевком поднялся, вышел из комнаты, позвал слугу, попросил провести меня в отведенную мне комнату и в то время, как Бедо украшал мою голову снаружи, занял ее содержимое «Историей французской революции» Минье.[719]

ГЛАВА LXII

…Noster ludos spectaverat una,Luserat in campo, Fortunae filius, omnes.

Я не вышел из своей комнаты, пока не смолк первый звонок к обеду и не прошло столько времени, сколько нужно было, чтобы укрепить во мне сладостную надежду на то, что я не вынужден буду слишком долго дожидаться в гостиной главного события, отмечающего день обитателей Европы. Обычно я держу себя в обществе откровенно и непринужденно. Но — скажу без самохвальства — иногда (хотя я прибегаю к этому не часто) мне очень удается высокомерный вид, который держит на почтительном расстоянии наглецов. На этот раз, входя в комнату, где, как я хорошо знал, полно будет моих недоброжелателей, я решил держаться особенно чопорно. В гостиной вокруг леди Честер сидели несколько дам, и, так как лицезрение представительниц прекрасного пола неизменно придает мне уверенность, я сразу же направился к ним.

Судите о моей радости, когда среди них я обнаружил леди Хэрьет Гаррет. Правда, никакого особенного расположения я к этой даме не питал, но в таком унылом и негостеприимном месте я с восторгом приветствовал бы даже знакомую негритянку. Если при виде леди Хэрьет я испытал такое огромное удовольствие, то и она в свою очередь обрадовалась, отвечая на мое приветствие. Она спросила, знаком ли я с леди Честер, и после отрицательного ответа тотчас представила меня этой даме. Теперь я уже чувствовал себя почти как дома. Настроение у меня значительно улучшилось, и я прилагал все старания быть как можно более любезным. А в юности постараться — значит добиться своего.

Я очень красочно описал дамам собачью драку, пересыпав свое повествование разными саркастическими замечаниями по адресу тех, что являлись хозяевами сражавшихся, и насмешки мои были приняты маркизой и ее гостями довольно благосклонно. Действительно, когда объявили, что обед подан, они поднялись, хохоча так громко, что это вряд ли было к лицу патрицианкам. Я, со своей стороны, предложил руку леди Хэрьет, и пока мы шли через целую анфиладу комнат в столовую, наговорил ей столько комплиментов, что от них могла закружиться голова и поумнее, чем у ее милости.

Обед протекал довольно приятно, пока дамы сидели за столом, но в тот миг, когда они удалились, я испытал ощущение, столь знакомое маменькину сынку, впервые оставленному в чужом, холодном и неуютном месте, именуемом школой.

Однако я вовсе не желал, чтобы цветы моего красноречия распускались незаметно для окружающих. Кроме того, мне совершенно необходимо было произвести на хозяина дома благоприятное впечатление. Поэтому я налег грудью на стол и принялся вслушиваться в разговоры, которые велись вокруг меня. Вдруг на противоположном конце я заметил сэра Лайонела Гаррета, человека, о котором я раньше не стал бы ни осведомляться, ни думать. Он деловито и басовито обсуждал законы об охоте. Слава богу, подумал я, тут уж у меня под ногами твердая почва. Тема разговора была настолько интересной для всех и велся он так громко, что все беседовавшие о другом скоро включились в этот главный разговор.

— Как! — говорил сэр Лайонел звонким голосом, обращаясь к скромному и даже несколько робевшему юнцу, по всей видимости из Кембриджа, который в данном вопросе поддерживал либеральную точку зрения. — Как! Неужели о наших интересах так никогда и не спросят? Неужели же нас лишат единственного развлечения? А зачем, по-вашему, сельские джентльмены ездят в свои усадьбы? Или вы не знаете, сэр, как важно для всей нации наше пребывание у себя в имениях? Уничтожьте законы об охоте — и вы поставите под вопрос наше национальное существование.

«Теперь, — подумал я, — пришло мое время».

— Сэр Лайонел, — начал я говорить чуть ли не через весь стол, — я вполне разделяю ваши чувства. Я решительно придерживаюсь той точки зрения, что, во-первых, для спасения нации необходимо сохранить законы об охоте и что, во-вторых, без охоты не будет и сельского дворянства. И то и другое совершенно ясно и несомненно. Но я не согласен с вами в оценке предполагаемых изменений закона. Давайте оставим в стороне вопрос об интересах бедняков или всего общества в целом: это пустяки, которые не достойны хотя бы минутного обсуждения. Давайте рассмотрим вопрос о том, насколько пострадают наши интересы как любителей спорта. Думаю, что смогу в немногих словах ясно доказать вам, что намечаемые изменения в законе об охоте создадут для нас положение гораздо более удобное, чем раньше.

И вот я кратко, но с достаточной полнотой охарактеризовал законы об охоте в их настоящем виде и те изменения, которые предполагалось в них внести. Прежде всего я коснулся двух наиболее неудобных для сельского дворянства последствий ныне существующей системы, а именно — большого развития браконьерства и слишком крупных затрат на охранительные мероприятия. Заметив, что все стали меня внимательно слушать, я принялся энергично и с пафосом развивать эти два пункта. Сделав небольшую передышку, во время которой я вынудил сэра Лайонела и одного — двух его сторонников признать, что было бы в высшей степени желательно устранить, если возможно, указанные недостатки, я перешел к обсуждению того — каким образом, каким путем действительно возможно этого добиться. Я доказывал, что цель предполагаемых изменений закона в том и состоит, чтобы эта возможность осуществилась. Я предугадывал все возражения и отвечал на них, выдвигая ряд предложений, выраженных как можно более ясно и кратко. Говорил я очень вежливым и примирительным тоном, а главное — отбросил всякую видимость заботы о ком бы то ни было на свете, не имеющем избирательного ценза, и потому, заканчивая свою речь, мог заметить, что произвел на слушателей весьма благоприятное впечатление. Вечер завершился полным моим триумфом, ибо леди Честер и леди Хэрьет превратили приключение с собаками в такую веселую историю, что оно стало восприниматься как первоклассная шутка, и вскоре вся компания начала смотреть на меня, как на чертовски забавного, приятного и здравомыслящего господина. Из этого следует, что нет такого положения, которое, при наличии некоторого такта, нельзя было бы изменить в свою пользу: умей управлять самым собою, и ты сможешь управлять и всеми другими.

Что касается лорда Честера, то я вскоре покорил его сердце, показав высокое мастерство в верховой езде и сочинив экспромтом несколько историй, свидетельствующих о необычайном уме собак. Через три дня после моего приезда мы стали неразлучными друзьями. И я так хорошо использовал это время, что еще через два дня он заговорил со мною о своих дружеских чувствах к лорду Доутону и о том, что мечтал бы получить герцогский титул. Обе эти темы легко было связать между собою, и в конце концов он пообещал мне, что в ответном письме моему принципалу согласится на все, чего я пожелаю. На следующее утро после того, как он дал мне это обещание, в Ньюмаркете должен был начаться большой день.

Вся наша компания, разумеется, отправилась на скачки, и мне, хотя и с большой неохотой, тоже пришлось отбыть повинность. Мы находились на расстоянии лишь нескольких миль от места скачек, и лорд Честер предоставил в мое распоряжение одну из своих лошадей. Наиболее короткий путь пролегал через целую сеть перекрещивающихся проселочных дорог. Беседа, которую вели мои спутники, была для меня весьма мало занимательной, и потому я созерцал местность, по которой мы проезжали, с большим вниманием, чем делаю это обычно. Ибо при изучении Природы меня больше интересуют люди, чем поля, и я считаю, что ни один пейзаж не дает глазу столько разнообразных впечатлений и не вызывает столько мыслей, как сердца человеческие во всей их несхожести между собою.

Однако в скором времени именно здесь предстояло развернуться ужасным событиям, и потому в моей памяти волей-неволей запечатлелись некоторые черты местности, которая сейчас ласкала и приковывала мои взоры. Пейзаж этот представлял собою по преимуществу широкую, унылую равнину, которую кое-где оживляли рощицы елей и лиственниц. Дорога была неровная, каменистая, и на нашем пути и там и сям перерезали безрадостного вида ручейки, вздувшиеся от первых весенних дождей и терявшиеся в густой траве среди неприглядных болот.

На расстоянии около шести миль от Честер-парка, слева от дороги, стоял старый дом с обновленным фасадом. На фоне бурых, потемневших от времени кирпичных стен резко выделялись заново пробитые венецианские окна с какими-то вызывающе белыми рамами. Еще не вполне достроенная красивая зеленая веранда окаймляла низкий портик, а в нее упирались два тощих ряда чахлых карликовых платанов, изображавших аллею и со стороны дороги замыкавшихся щеголеватыми белыми воротами с деревянной сторожкой, еще более щеголеватой, но столь скромных размеров, что если бы ее разобрать на дрова, на них нельзя было бы даже сварить репу, а крыса, забравшись в этот домик, могла бы унести его на своей спине. Почва была местами разрыта, словно для новых насаждений, тут и там стояло какое-нибудь заботливо огороженное жалкое деревцо, чье крохотное сердечко словно томилось и жаждало вырваться за пределы этой ограды.