Смерть и золото - Уилбур Смит

– Джейк! – окликнул он приятеля, но тот в ответ только всхрапнул и чуть изменил тональность сопения. Гарет отломил сучок от ветки из кучи тех, что камуфлировали башню броневика, и бросил ее, целясь в свернувшуюся внизу фигуру. Он попал приятелю в шею, и тот сразу вскочил, злой, сжимая кулаки, готовый ударить.

– Какого черта!.. – прорычал он.

– Поднимайся сюда, – сказал Гарет.

– Ни хрена не вижу, – пробормотал Джейк, встав на башню и глядя в бинокль на восток. Звук превратился теперь в низкое гудение, но стена сверкающего раскаленного воздуха и бесконечные миражи закрывали весь горизонт.

– Вон там! – выкрикнул Гарет.

– Ох! Помилуй мя, Господи! – выдохнул Джейк.

Огромная тень скользнула в воздухе, направляясь в их сторону. И прошла очень близко, очень черная и очень длинная, раздутая искажением, этакий мираж чудовищных размеров. Его силуэт то и дело менялся, и если только что он выглядел как четырехмачтовый корабль, распустивший все свои черные паруса, то в следующий момент превращался в возвышающуюся как башня черную фигуру, здорово напоминающую головастика, извивающуюся и плывущую сквозь толщу густого как суп воздуха.

– Это что еще за чертовщина?! – возопил Гарет.

– Не знаю, но рев от него такой, словно это рота итальянских танков, которая прет прямо на нас.

Капитан, командовавший итальянской танковой ротой, был зол ничуть не меньше, да к тому же разочарован и раздражен, злоба и зависть разъедали ему всю душу.

Подобно всем офицерам, начинавшим в кавалерии, в этой армейской элите, он был романтиком и вечно воображал себя бесстрашным и смелым конным рыцарем. Мундир его танкового полка все еще нес в себе отголоски кавалерийских времен – обтягивающие бриджи с алым шелковым кантом по внешней стороне, мягкие черные кавалерийские сапоги и серебряные шпоры, плотно облегающий торс короткий доломан, расшитый толстым золотым шнуром и украшенный тяжелыми эполетами, короткий плащ, небрежно наброшенный на одно плечо, и высокий черный кивер. Именно в таком виде он себе больше всего нравился – весь такой порывистый, нарядный, щегольский.

А здесь он оказался в дьявольски гнусной, Богом забытой пустыне, где и его самого, и его любимые боевые машины день за днем посылали на поиски каких-то диких животных или на загонную охоту на них, чтобы выгонять этих бедолаг к той точке, где засел этот безмозглый, страдающий манией величия урод, дожидаясь, когда их можно будет подстрелить.

Ущерб, который причиняли его танкам эти вылазки, жуткий износ траков, тяжко страдающих от гонок по твердой каменистой земле и пересеченной местности, по жутким пескам, как алмазами режущим сталь, был ничем в сравнении с ущербом, наносимым его гордости.

Его низвели до положения какого-то егеря, вульгарного загонщика. Каждый день капитан почти доходил до слез, слез глубочайшего унижения. Каждый вечер он выражал свой протест этому сумасшедшему графу, протест, сформулированный в самых сильных допустимых выражениях, но на следующий день тот снова принимался гонять дичь по пустыне.

К настоящему моменту охотничья добыча состояла из дюжины львов и волков, а также нескольких десятков крупных антилоп. К тому времени, когда их загоняли к месту, где в засаде ждал граф, они уже были практически без сил, все в поту и с капающей с морд вспененной слюной, после длительной погони едва способные на мелкую рысь.

Вымотанное состояние дичи отнюдь не уменьшало удовольствия, которое граф получал от охоты. Капитан получил четкие указания загонять дичь до такого состояния, когда она приходит под выстрел смирная и выдохшаяся. После печальных недоразумений при охоте на орикса граф вовсе не желал подвергать себя прямой опасности. Прицельный выстрел с близкого расстояния и хорошее фото – все, что ему было нужно от этого спортивного развлечения.

Чем больше добыча, тем больше радости и удовольствия, а с момента прибытия танков граф получал эти удовольствия в полной мере и радость его была безгранична. Однако дикие просторы пустыни Данакил не могли поддерживать жизнь бесконечных стад животных, и после первых нескольких дней, в течение которых дичь была либо уничтожена, либо разбежалась, количество добычи резко сократилось. Граф был очень недоволен. И в весьма грубых выражениях сообщил об этом танковому капитану, еще больше добавив тому огорчений и усилив его озлобление.

Старого слона капитан обнаружил на открытой равнине. Он стоял совершенно один, напоминая гранитный монумент. Он был огромных размеров, с гигантскими рваными ушами, похожими на паруса древней шхуны, с маленькими глазками, глубоко упрятанными в сеть морщин и выражающими одну сплошную ненависть ко всему миру. Один из его бивней был сломан почти у основания, у самых губ, но второй, толстый, длинный и желтый, с изношенным и источенным, тупым округлым концом торчал на месте.

Капитан остановил свой танк в четверти мили от слона и как следует рассмотрел его в бинокль, с трудом приходя в себя от шока, испытанного, когда он осознал действительные размеры животного. Потом капитан заулыбался, гнусная и жестокая улыбка изогнула его губы под роскошными усами, темные глаза весело заблестели.

– Итак, мой дорогой полковник, вы желаете получить дичь, как можно больше дичи, – прошептал он себе под нос. – Сейчас вы ее получите, могу вас уверить.

К слону он приближался очень осторожно, заходя с востока, медленно ведя танк, а старый слон повернулся к нему и стал смотреть, как приближается танк. Он широко расставил уши, засосал в хобот воздух и скрутил его кольцом, сунув кончик в рот, направив струю на обонятельные центры, расположенные под верхней губой, – так он исследовал запах, доносящийся от этого странного существа.

Это был старый слон с очень дурным характером. Его множество раз гоняли и преследовали на тысячемильных просторах Африканского континента, и под его испещренной шрамами и трещинами старой шкурой сидело много наконечников от копий и грубых свинцовых пуль, выпущенных из заряжающихся с дула ружей, а также оболочечных пуль из современных нарезных винтовок. Все, чего он хотел теперь, в своем весьма престарелом возрасте, так это чтобы его оставили в покое – ему совсем не нужны были ни требовательная компания слоних «в охоте», ни надоедливое и шумное общество игривого молодняка, ни целеустремленные преследования людишек, что вечно на него охотились. Именно поэтому он забрался в эту пустыню с ее жгучей жарой и скудной растительностью, чтобы обрести одиночество, и теперь потихоньку продвигался в сторону Колодцев Чалди, к воде, которую в последний раз пробовал еще молодым, желающим самок слоном двадцать пять лет назад.

Он наблюдал, как эти гремящие и ревущие штуки подъезжают все ближе и ближе, чувствовал исходящий от них тяжелый маслянистый запах, и это ему не нравилось. Он помотал головой, похлопал ушами – звук был такой, какой издают паруса, наполняясь ветром при перемене галса, – и предупреждающе затрубил.

Ревущие и гудящие штуки подползли еще ближе, и он скрутил хобот, прижал к груди, поднял уши и откинул их назад, чуть завернув кончики, но танковый капитан не понял эти сигналы приближающейся опасности и продолжал движение вперед.

И тогда слон бросился в атаку, быстрый и огромный; его гигантские ступни с тяжким грохотом обрушивались на землю, как будто кто-то колотил в чудовищно большой барабан, и налетел он так быстро, с такой непостижимой скоростью, что почти врезался в танк. Если бы ему это удалось, он бы наверняка перевернул его. Но механик-водитель соображал и действовал не менее быстро, так что успел увернуться вправо, поднырнув под выставленный бивень, а потом гнал на полной скорости еще полмили, пока слон не прекратил преследование.

– Мой капитан, его можно подстрелить из «шпандау», – нетерпеливо предложил стрелок. Ему эта погоня совсем не понравилась.

– Нет! Нет! – Капитан оставался в превосходном настроении.

– Это очень злобное, опасное и жутко яростное животное, – настаивал стрелок.

– Да, – согласно кивнул капитан и с довольным видом рассмеялся, потирая от удовольствия руки. – Это будет мой специальный подарочек графу.

После того как танки подошли к нему в пятый раз, слону надоело бросаться на них и безуспешно преследовать. Живот у него протестующее бурчал, хвост раздраженно мотался из стороны в сторону, а из желез позади глаз сочился мускус, оставляя длинные полосы на покрытых пылью щеках. Он двинулся на запад в очень озлобленном настроении.

– Ты ни за что в такое не поверишь, – тихо сказал Гарет Суэйлс. – Я и сам с трудом верю тому, что вижу. Но там идет слон. Он возглавляет целую роту танков этих итальяшек, и они движутся прямо на нас.

– Так я и не верю, – ответил Джейк. – Вижу, что они идут на нас, но не верю. Видимо, они его выдрессировали как гончую собаку. Такое возможно, или я с ума сошел?