Догоняя Птицу - Надежда Марковна Беленькая

Вдали, на границе зеленого озера лепилась узкая полоска серых камней, а еще дальше, в туманной дымке, виднелось море.

Море было пылающим, серебристым. На его полярном серебре отчетливо виднелись гонимые ветром волны. Вдали линия моря плавно закруглялась - достаточно одного взгляда с высоты на морской горизонт, как становится очевидно: земля круглая.

Прямо под ней белела дорога - Старый севастопольский тракт. Между горами и морем из зеленой пучины выглядывали разноцветные крыши. Если приглядеться, можно было различить огороды, фруктовые сады и голубятню.

Лота парила над Крымом на куске камня, как ведьма на метле.

Она летела в небе в обнимку со скалой.

У нее привычно перехватило дыхание и открылся рот.

В этой пустой прозрачной чаше, где с одной стороны высились горы, с другой море медленно катило свои ледяные волны, возник еще один незначительный элемент: крошечная она сама.

Обыденность смерти. Сначала она будет стоять, прижимаясь к стене грудью, животом и коленками. Долго-долго, пока не кончатся силы и не закружится голова. Будет чувствовать, как слабеют и потеют руки, как теплеет шершавый камень, согретый ее дыханием и ее телом. Как дрожат от напряжения пальцы.

Потом сделает неверное движение и начнет съезжать вниз. Наверное, когда человек начинает вот так съезжать вниз, чувствуя животом и грудью поверхность камня, ему в какой-то миг делается все равно.

Он устает отталкивать смерть. Остались только утомление и безразличие. Последнее заключительное одиночество, которое человеку приходится принять.

Лота поняла это в первый год в больнице: на лицах умирающих отпечатывается смирение. Они как будто соглашаются со смертью, у них возникают с ней особые интимные отношения, которые невозможно понять, если ты по эту сторону, среди осязаемых предметов, в пестром, захватывающем кино.

Умирающие договариваются со смертью, принимают ее в себя всю без остатка. Она входит в них и овладевает ими, приникает к губам. Может быть, близость со смертью - это последняя запредельная нежность.

А потом лица умирающих становятся пустыми, одинаковыми лицами умерших.

И у Лоты тоже будет пустое, одинаковое лицо.

Но в начале у нее потемнеет в глазах, она перестанет видеть мир таким, каким его видят другие - те, кто уверенно называет себя живыми. Она начнет видеть иначе, и, может быть, в то мгновение, когда мир предстанет другим, совершенно особенным, каким именно - сейчас она не могла даже вообразить, ей перестанет быть страшно. Она будет съезжать и задыхаться от избытка последних чувств - вместо того, чтобы набирать московский номер. Вместо того, чтобы кормить горлиц. Вместо того, чтобы покупать крупу, макароны и пряники в поселковом сельпо, где пахнет мокрым картоном. Вместо того, чтобы курить на лавочке возле памятника неизвестному солдату и прочитать наконец надпись, о которой, оказавшись внизу, она всякий раз забывала.

В первый момент Лота не поверит, что падает вниз. За секунду до смерти она будет думать, что такое не может случиться здесь, с ней. Такое обычно случается где-то там, с другими. Она будет так думать целую секунду - а это очень много. Сначала она будет съезжать медленно, потом падение начнет ускоряться, заработают физические законы, которые приходят в действие, когда предмет - любой предмет - падает вниз. Притяжение земли увеличится, тело будет скользить все легче, все стремительнее, а секунды, наоборот, замедлятся и станут тягучими, как смола. А затем она тяжело и невесело полетит вниз, задевая животом, коленями и подбородком кусты и выпуклости на каменной стене. Будет размахивать руками. Лотино тело, подчиняясь физическим законам, как любой другой предмет, со стуком рухнет вниз - только это уже будет не Лота. Она, может быть, даже не почувствует боли - такой это будет великий, сокрушительный удар. Сила удара окажется больше, чем целостность тела, чем вся ее жизнь, которая сожмется в крошечную песчинку, а потом рассеется под белым облачным небом, словно один единственный вздох.

Какая нелепая смерть, скажут все.

И они будут правы.

Действительно, какая нелепая смерть.

О ней будут судачить в поселковом сельпо: "Представьте, какая нелепая смерть. Совсем была девка молодая, жить бы да жить".

А все очень просто. Надо было пройти чуть дальше и спокойно спуститься по Чертовой лестнице, а не ломиться в пропасть, соскальзывая кедами по крутым диким валунам. Знаки надо уважать, это главное правило на будущее, но будущего у нее, к сожалению, больше нет.

* * *

Оказывается, тайна открывается совсем просто. Волшебный ключ у Лоты в руках. Ключом надо попасть в замочную скважину, но скважина осталась позади, совсем рядом, в ближайшем прошлом. Вот, значит, в чем дело: ключ от тайны - это история ее смерти. К этой смерти она готовилась всю жизнь. Всегда, сколько себя помнила. К смерти нелепой, торопливой, безрадостной. Всего два знака - таких простых, нечего было и голову ломать. Отверстие, куда необходимо вставить ключ, осталось позади, на расстоянии всего нескольких метров, нескольких минут, в том мгновении, когда она помедлила возле размыва, размышляя, туда ли они идут. Она оставалась открытой и чуть позже - в тот миг, когда еще в самом начале неизвестной тропы Лота усомнилась, соединится ли она в конце концов с Чертовой лестницей. Тот, Кто Оставляет Знаки, был милостив. Он не торопил, не гнал ее сломя голову, было время во всем разобраться. Всего несколько секунд нужно было помедлить в тенистой ложбинке, где за расступившейся листвой открывается ослепительный вид - словно смотришь сквозь линзу или каплю чистейшей воды: столько всего в одном небольшом оконце простора.

Чуть внимательнее приглядеться, сосредоточиться, немного поразмыслить - и ничего бы не произошло.

Потом Лоту найдут - это будет несложно. Птица останется жив и покажет, куда она упала, размахивая руками, задевая, как пьяная,