Догоняя Птицу - Надежда Марковна Беленькая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Вечер был пасмурный и теплый, но Лота мерзла, закутавшись в одеяло. Дрожала, как в лихорадке, и никак не могла согреться. Птица принес сухих веток и затопил печку. К разогретой печке Лота прижимала онемевшие исцарапанные ладони. Так бывало и раньше, в самые холодные вечера - она сидела у печки и грела руки. Чувствуя, как тепло расходится по телу и оно согревается. Но в тот вечер она так и не согрелась. Сидела у окошка, опершись локтями о стол, и смотрела в лес.
Сумерки размывали контуры, проглатывали одно за другим сначала дальние деревья, потом ближние кусты, огород, пустое ведерко у крыльца. Эти сумерки больше не казались ей враждебными и злыми. Откуда-то из потаенного сердца тьмы прилетел мотылек и забился об оконное стекло. Ночь смотрела на Лоту нежно, как на родную. Смотрела по-матерински. В любой момент Лота преспокойно могла встать и отправиться в самую чащу леса - разгуливать среди деревьев, подойти вплотную к обрыву. Удерживая равновесие, заглянуть вниз.
Отыскать убитую собаку и похоронить в чаще...
Грозного и враждебного больше не осталось - нигде: все уже случилось, и все прошло. Мир отдыхал, распустив свою призрачную армию. А может, не существовало его и Лоты отдельно - они теперь были заодно.
Но Лота ни с кем не хотела говорить об этом. Она не нуждалась ни в понимании, ни в сочувствии, ни даже в участии. Она подумала, что, похоже, разучилась чувствовать себя одинокой и больше не будет так болезненно нуждаться в обществе людей. Великое царство природы за окном было ей гораздо ближе, чем все книги, воспоминания и разговоры. Ближе чем ребята и даже сам Птица.
Стало совсем темно. Лес молчал и вздыхал, глядя через окно на Лотину жалобную свечку. Мотылек перестал биться о стекло. Он проник в комнату, полетал вокруг свечки и опустился ей на ладонь. Сидя в сердце ночи, она плакала от счастья, разглядывая его мохнатую спинку.
И лес баюкал их обоих своими древними деревянными руками.
Глава двадцать девятая
Муха. Вкус жизни
Муха доехала с Рябиной до Харькова, но зависать у подруги не стала и на другой же день ввечеру отправилась дальше. Ее подгоняла неясно откуда взявшаяся уверенность, что чудо - или то, что его заменяет - встреча, событие, внезапное понимание сути вещей - ожидает ее на пути или в конечной точке пути - в маленьком городе на Волге, который она не любила. Она вдруг поверила, что луна наконец-то оборотилась к ней доброй стороной - той, на которой цветет жасмин, а не той, где воют собаки, вытянув к небу тощие египетские морды.
С собой в кармане она увозила светлый локон Эльфа, намотанный на зеленую стекляшку, обмытую морем.
Ранним вечером вышла на трассу с полузнакомым, подсунутым ей наспех Рябиной в качестве попутчика, прыщавым и мутным каким-то чуваком, которому тоже нужно было через Москву. Его багаж состоял из огромного бэга и длинных шестов, напоминавших удочки. На самом деле, это были не удочки, а разобранный каркас для типи - индейского шалаша, но в ту пору типи еще не вошли в широкую неформальную моду, и с ходу не идентифицировались. Отчего-то у Мухи мелькнула догадка, что попутчик может везти с собой что-то еще, и если их начнут шманать, возникнут проблемы, но ей было наплевать. Вдохновение, сознание собственного могущества и предчувствие перемен подталкивали ее в спину.
От Харькова до Семяновки добирались на легковушке, но затем в какой-то момент машина повернула в поселок, а их высадили на повороте. Ну и нормально, главное - отъехали от города, а дальше, глядишь, и повезет. И повезло: их довольно быстро подобрала фура с овощами, которая - о чудо! - ехала из Харькова прямо до Москвы. Это было редкое, почти невозможное везение, которое также подсказывало: луна повернулась.
В кабине Мухин спутник быстро отрубился - но она не расстроилось: он еще в Харькове был хмур, необщителен и словно бы обижен за что-то на Муху. На самом деле он если и обижался, то не на Муху - с ней он и двух слов не успел сказать, их союз был исключительно и принципиально деловым - а на кого-то другого, кто остался в Харькове, не пожелав или не найдя возможности сопровождать его в пути, но теперь автоматически отыгрывался на Мухе, демонстрируя свою неприязнь. Вот почему она вздохнула с облегчением, когда попутчик на соседнем сидении уснул, приклонив косматую голову чуть ли не до колена. Правда, ей теперь приходилось отдуваться за двоих, болтая с драйвером - но это оказалось не так уж плохо: мужичок им достался добродушный, белобрысый и почти молодой.
-Вас как зовут, девушка? - спросил он, приосанившись и поглядывая одновременно на Муху и на бегущую навстречу полоску дороги, подсвеченную фарами.
-Муха, - ответила Муха.
-Муха! - заржал водила. - Это Мухина что ли?
-Ага, Мухина!
-Так ведь Мухина - это фамилия. А по имени-то как?
-Так по имени и есть: Муха Мухина.
-Ладно, - кивнул парень, отсмеявшись. - Пусть будет Муха Мухина. А я Толян. Толян Гофман.
-Что, правда Гофман? - не
