Догоняя Птицу - Надежда Марковна Беленькая

Тортик Мухе достался что надо: треугольной формы, сладко-творожистый, нежной консистенции. Она снова вспомнила про чудо, которое ждет ее впереди. И этот десерт на ровном месте Мухиной финансовой недееспособности тоже был крошечной частью этого чуда. Вот почему к привычной карамельной сладости добавился еще один вкус, который описать сложнее: вкус ветреной погоды, дребезжащих окон, предстоящей дороги. Так преображается аромат бутербродов, когда достаешь в парке из рюкзака целлофановый пакет.

Известное дело: хороший десерт вштыривает не хуже алкоголя. Через несколько минут здоровой сытости глаза у Мухи сонно слезились. Деловитые Люки, Часы и Розетки поблекли, их контуры сделались чуть смазанными, словно перед Мухой - фотография с ошибочно выбранной экспозицией. Зато улица стала более яркой, в окнах домов угадывалась наполнявшая их до краев потаенная жизнь. Социальные законы утратили обычную строгость, а вместе с ними ослабло и напряжение города. Тусклый денек встрепенулся и глядел бодрее.

На улицу Муха вышла довольная. Сама с собой договорилась, что день проведет в Москве, а вечером отправится на трассу, чтобы раним утром следующего дня прибыть в свой город, который она не любила.

* * *

А через пару дней далекий нелюбимый город окружал ее уже со всех сторон. Ее окружали дом, комната и обитатели комнаты.

А Москвы никакой, наоборот, нигде в помине не было. Зато комната была просторная - метров сорок. И потолок высотой метра четыре. Хозяева соорудили под потолком что-то вроде полатей, где располагались широкая кровать, лампочка с разрисованным абажуром и даже узкий деревянный столик, чтобы ставить чашки кофе, а заодно складывать книги.

Муха сидела на полу перед телеком и не отрываясь глазела на светящийся экран. Рядом сидела Ракета - худенькая девушка с панковским ирокезом, выкрашенным в зеленый цвет, некоторым количеством сережек в обоих ушах и серебряной цепочкой, протянутой от левого уха к левой же ноздре. Ее голые худые руки кое-где были покрыты татуировками, а на запястьях красовались черные кожаные напульсники с заклепками и шипами. А еще у нее были крутые синие гриндерсы - трудно сказать, покрасила она их синей краской самостоятельно или раздобыла где-то уже готовыми - в разводах, с коваными носами. Как ни парадоксально, этот вызывающий и даже агрессивный имидж придавал худенькой Ракете еще более хрупкий и уязвимый вид.

Ракета любила и умела преобразовывать подобранный на улице хлам в художественные объекты. Главной достопримечательностью был старый транзисторный приемник - глазастый, на ножках - разрисованный с ног до головы зеленым и розовым. Транзистор был массивен, как стол. Он и выполнял функцию стола, на котором теснились чайник, пакет с сахаром, батарея грязных чашек и банка с рассолом, из которого давно выудили все огурцы. Банка покрылась пылью и играла в интерьере роль аквариума: солнечные лучи пронзали ее зеленоватые глубины. И еще в комнате имелось некоторое количество того, что Лина относила к разряду талисманов. Светильник, сделанный из птичьей клетки. Строительная каска, наполненная дарами природы: шишками, стекляшками, деревяшками, облизанными морем. Кто-то из обитателей квартиры привез все это из Симеиза.

В открытую дверь можно было наблюдать, как по коридору, стуча когтями, плетется полуслепая дряхлая собака. Через некоторое время в том же дверном проеме и в том же направлении проследовала тощая фигура в майке. Это был парень Ракеты.

В окно доносился протяжный колокольный звон из старой церкви, недавно отремонтированной местным криминальным авторитетом. Сам авторитет покоился неподалеку - на церковном кладбище за чугунной оградой, под деревянным крестом, на месте которого со временем должен был появиться солидный гранитный памятник. Звонили к началу вечерней.

Сидя на полу и уставившись в телик, девушки курили, стряхивая пепел в поддон из-под цветочного горшка.

По пятому каналу показывали "600 секунд", и аритмическое мерцание жизни на десять минут замерло.

"Новостей у нас много, но хороших, как обычно, мало".

"Зверское самоубийство с применением бытовой техники..."

"В кармане у трупа - продовольственные карточки. Лицо изуродовано".

"Нельзя не отметить и безумных инициатив: обмен пустых бутылок на бутылки с портвейном. Пропорция: одна полная на семь пустых...".

"Как реакция на тревогу - очередь за топорами. В настоящее время ни одного топора в магазинах города уже нет..."

-Даа, - комментировала Ракета, рассматривая очередной сюжет.

-Ужас, - соглашалась Муха.

-Меня сейчас вырвет, - Ракета страдальчески поднесла руку к горлу, но от экрана не отрывалась.

-Не ссы, больше не покажут.

-Вот идиоты, - комментировала Ракета следующий сюжет, тыча в экран крошечным пальчиком с железным перстнем в виде человеческого черепа. Такой же - в виде черепа - кулон висел у нее на шее. - Бывают же на свете идиоты!

-Идиоты еще и не такие бывают, - вздохнула Муха.

-Ты про Эльфа? Да ладно тебе, сколько можно ворчать. Человек все объяснил: его и не было там, на этой твоей горе, он от них сбежал в первый же день. Сбежал - и сразу убежал. Испугался. Через пару дней пришел в лагерь, от которого остались одни головешки, и где давно уже не было ни тебя, ни Рябины. Обыскал поселок. А всюду между прочим гопники, опасно-преопасно. Он и скипнул в Москву. А теперь, видишь, в нашей дыре захолустной объявился. Нашел тебя все-таки!

Последнюю фразу Ракета произнесла небрежно. Она завидовала: ее еще никто никогда не искал, странствуя по городам.

-Я гопников боюсь, - призналась Муха. - Как вижу кепку или уши оттопыренные - так прятаться.