Непосредственный человек - Ричард Руссо

с которыми был связан мой отец, по их узкой специальности. Юная особа, ради которой он покинул мать, занималась в его семинаре по Лоуренсу, за ней последовали Бронте и Джозеф Конрад, и, наконец, явилась смерть с косой, то бишь с Вирджинией Вулф.

— Я убеждена: ответственность за его нервный срыв на ней. Известно ли тебе, что прежде, чем его бросить, она очистила его банковский счет и присвоила пенсионные сбережения? Твой отец — нищий.

Она выдержала паузу, позволяя мне задуматься, что же это за мир, где возможны такие злодейства.

— И мне плевать, что они там говорят в больнице. Он еще не оправился. Но и от лечения в стационаре не было больше никакой пользы. Ему требуется нормальная жизнь. Семейная обстановка. Ему нужны его книги и кто-то, с кем он мог бы поговорить о важных для него вещах. Обидно, что до осени он не сможет вернуться к преподаванию, но ничего не поделаешь.

Я заморгал.

— К преподаванию — где? — спросил я, не успев подумать.

— Здесь, конечно, — как ребенку разъяснила мне мама. — Один курс в семестр — полагаю, я не слишком многого жду от университета? Как там зовут этого человека — смешное такое имя, — который всем заправляет?

— Дикки Поуп?

— На следующей неделе мне назначена встреча с ним. Обсудим.

— Лучше не упоминай там меня.

— Не вижу в этом надобности, — отмахнулась она. — Имя твоего отца и без того достаточно весомо, как ты знаешь. И ректор — наш старый друг. Он обещал, что велит этому коротышке Поупу выделить один курс для твоего отца. Им повезло заполучить человека с таким статусом. Понадобится оформить назначение, разумеется, но со всем этим можно разобраться позже.

С тем мы перешли из прихожей внутрь дома, где ждала нас доблестная Мардж.

— А, ну вот, — сказала мама, войдя сквозь двойные французские двери в парадную столовую. От пола до потолка это помещение было застроено книжными стеллажами, и мама, я подозреваю, уже представляла, как столовая заполнится не только книгами, но и людьми — многообещающими выпускниками (у нас в кампусе таковых не имелось), заезжими поэтами или иными знаменитостями (бюджет на такие визиты не предусмотрен), восхищенными сотрудниками кафедры английской литературы, которые будут смотреть в рот моему отцу. (Финни, что ли, будет смотреть?) Она созерцала символ своей веры, и улыбка, расцветшая на ее морщинистом лице, была полна торжества.

— Ох, мама! — не удержался я. — Мне за тобой не угнаться.

У задних ворот кампуса я наткнулся на три как будто праздных автомобиля рэйлтонской полиции, а рядом стояла еще и машина университетской службы безопасности. Первая иррациональная мысль — они ждут здесь, чтобы не допустить меня внутрь, но, очевидно, задача у них была другая: после того как я проехал, первый автомобиль влился в транспортный поток, и три остальных последовали за ним. В последней машине на заднем сиденье, отведенном для правонарушителей, сидела молодая женщина, и когда кортеж проезжал мимо, я успел бросить взгляд на ее лицо — оно показалось мне знакомым, но никак не получалось вспомнить откуда. Не была ли она в толпе зоозащитников нынче утром? И совсем странно — в тот краткий миг, когда я разглядел черты этой молодой женщины, она вроде бы тоже посмотрела на меня и даже, возможно, узнала. Мое ли воображение тому виной или она в самом деле повернула голову мне вслед?

Я припарковался на дальней площадке за Современными языками. У задней двери корпуса, в зоне, где парковка запрещена, скучал красный «камаро». За рулем жена Рурка, очевидно дожидавшаяся возвращения мужа. Хотя окна автомобиля были закрыты, приближаясь, я услышал грохотавшую внутри музыку. Вторая миссис Р. — как всегда, босоногая — закинула одну стопу на приборную доску и шевелила пальчиками. Другой человек, застигнутый в подобной позе, мог бы и смутиться немного, но только не вторая миссис Р. — она сонно улыбнулась мне, когда я помахал ей рукой, и как будто ожидала, что и мне захочется сесть рядом с ней, снять мокасины, посмотреть, у кого какие пальчики на ногах.

В этот момент из задней двери вышел ее муж, увидел меня и произнес:

— Выглядишь дерьмово.

Я поблагодарил его и, к собственному удивлению, услышал, как говорю:

— Послушай, пойми меня правильно, мне твой голос не нужен. Но никакого списка я для Дикки Поупа не составлял.

Зачем я сказал ему это, сам не знаю, ведь я даже с друзьями по этому поводу не объяснялся.

Рурк кивнул, чуть ли не разочарованно:

— Как ни странно, я тебе верю.

— Окей, — сказал я и почему-то почувствовал странное удовлетворение от того, что сумел вот так просто договориться со старинным врагом. Самое приятное чувство за последние дни.

— Но это не отменяет того факта, что ты засранец, — сказал Пол, и узкая улыбка искривила его губы.

— Разумеется, — ответил я. — Никак не отменяет.

Возможно ли, чтобы и Рурк на миг ощутил это неожиданное и удивительное товарищество? Ведь если бы не ощутил, на том наш разговор и закончился бы. А Рурк добавил:

— Ты пропустил бурную сцену на кафедре.

— Между кем и кем?

— Джун и Илиона. Она обозвала его мелким ублюдочным ханжой. Накинулась на него прямо в коридоре.

Как отреагировать на подобные новости?

— Тедди тоже там был?

— Нет, прятался в своем кабинете. Боялся выйти, наверное. А теперь Илиона прячется в своем кабинете.

— Спасибо, что предупредил. Пойду спрячусь в своем.

Он кивнул, как бы соглашаясь, что подобная тактика вполне подходит мужчине вроде меня.

— И какие ощущения в последние часы в роли заведующего этой жалкой кафедрой?

— Очень уж ты уверен.

Он фыркнул и двинулся к «камаро».

— Считать я умею. И не беспокойся — на собрание вернусь.

— Скажи, — крикнул я ему вслед, — а почему ты перестал водить машину?

Меня вдруг осенило: в последние полдюжины раз, когда я видел красный «камаро» — автомобиль, к которому Рурк прежде никого не подпускал, — за рулем сидела вторая миссис Р.

Пол обернулся, похоже прикидывая, как ответить и стоит ли вообще отвечать. Его колебания дали мне понять, что я, сам того не желая, задал чересчур личный вопрос.

— Мне водить нельзя, — сказал он наконец. — У меня примерно с Нового года начались обмороки. Один раз полностью отключился.

— Я ничего не знал.

— Это никому и не следует знать.

— Буду молчать.

— Уж постарайся. — Не просьба. Требование.

Я подумал, не признаться ли, какой недуг подозревает у меня мой врач, — просто чтобы это слово было наконец произнесено.

— Обследование еще продолжается. Пока водит она, чтобы я никого не задавил.