Два романа о любви (сборник) - Борис Горзев

– Тайный, скрытый! Нет, вы шпионы, точно, шпионы! Ладно, понял, позвоню, скажу.

– Вот спасибо! А как там твоя «Рома», ну и мой «Милан»?..

Минула, кажется, неделя, как Петра перевели в нейрохирургию, и ему позволили садиться в постели и даже привставать, но только в чьем-то присутствии. Однако после ухода мамы он втихаря сам ходил в туалет, находившийся в этом же боксе, прямо за дверью. Голова уже не кружилась и даже не болела, хотя все-таки легкости там не ощущалось. Сняли все повязки и гипс с руки. Глянув на себя в зеркало во время бритья, Петр оценил свою физиономию почти на четверку. Посему задал законный вопрос лечащему доктору: скоро ли выписка? Тот ответил: еще неделя, дней десять – наблюдение, долечивание, контрольная томография, УЗИ.

Ладно, что ж. И, когда приближался оговоренный срок, а Петр уже легально ходил, утром появилась мама. Это было обычным, но вот сказала она необычное:

– Петенька, я пришла с сюрпризом.

– Очередной компот или сок? Разве это сюрприз?

– Фома неверующий! Смотри! – И приоткрыла дверь палаты.

Вошла Биче.

Выяснилось, что она прилетела вчера, отец встретил ее в Шереметьеве, привез домой, там переночевали, а с утра мама поехала с ней в «Склиф». Сначала переговорили с заведующим отделением, и вот – пожалуйста.

Вскоре мама засобиралась домой. Перед уходом она дала Биче кое-какие инструкции по уходу за больным (Петр переводил) и еще напомнила, что через пару часов приедет отец – чтобы побыть с сыном, а потом забрать не ориентирующуюся в чужом городе и не говорящую по-русски иностранку. Вообще-то она для отца будущая невестка, уточнил Петр, потому что между сыном и этой дамой заключен устный договор о намерениях – mentio et repromissio nuptiarum futurarum, а это, если с латыни и коротко, означает обручение.

– И что ты примчалась, красавица моя? – начал Петр, когда они с Биче остались одни. – Я тебе безмерно рад, но зачем?

– Я очень ревнивая, а тут такие симпатичные сестры милосердия.

– Чушь, дважды чушь! Во-первых, если верить тому, что ты мне наплела о себе, у тебя в твоей любовной жизни не было поводов для ревности, а во-вторых, и это главное, я только вчера вспомнил, что на свете существует противоположный пол, и почувствовал тягу к нему.

– Ну, значит, я вовремя. – Она уже не улыбалась и произнесла серьезно: – Но даже не в этом дело. Петя, я прилетела за тобой.

– Вот это да! Ты железнее, чем Маргарет Тэтчер. Лучше доложи мне о том, кто у нас. УЗИ сделали?

– Сделали. Мальчик.

– Значит, папа угадал. Он сказал, что у такой сильной женщины, как ты, должны рождаться только мальчики.

– Гениально! Если учесть, что пол ребенка определяется отцовскими клеточками.

– Это по науке, а мы о чем-то более высоком.

– Сhiacchierone!

– Это что?

– Это значит… ну, пустой оратор.

– А, ясно: по-нашему, трепач, болтун.

– Ну пусть так по-вашему, если от глагола рarlare… Петя, я о главном: повторяю, я прилетела за тобой. Я забираю тебя насовсем. В Италию, в Милан. Понял? Ты меня много обманул – ссадины, легкое сотрясение мозга! А тут у вас, я поняла, не то что ссадины, а смертоубийства. А мне нужен живой мужчина. Мне нужен мужчина, с которым мне хорошо и который отец моих мальчиков. Мне нужен мужчина и отец. Всё! И такого я нашла и никому его не отдам! Остальное неважно.

– Я ж говорю, ты леди не железная, а стальная. Тэтчер отдыхает.

– Петя!

– А где и кем твой русский мужчина Петя будет работать в Италии, ты подумала? Или уже всё за меня решила?

– Конечно, решила! Когда у вас в Москве такое, то кто же должен решать? Любящая женщина, конечно. Вывести мужа из огня… Ладно, так вот. Ты будешь директором музея Сальери в Леньяго вместо покойного дедушки. Будешь там жить, проводить экскурсии, пополнять экспозиции – в общем, будешь главным по музею. Там дедушкин дом, наш дом, ведь он по наследству мой, а значит, наш. А по выходным мы будем видеться – или ты к нам в Милан, или мы с Джино к тебе. По-моему, это прекрасно: так я тебе не слишком надоем. А потом… Потом посмотрим, как жизнь пойдет: захотим, станем жить вместе всегда, постоянно, у нас с тобой два дома, есть выбор. Или в Милане, или в Леньяго. В конце концов, рядышком с Леньяго, в Вероне, тоже есть консерватория, могу устроиться туда. Есть выбор, есть… Да, видишь, я всё решила.

– Интересно! Нет, спасибо за доверие, конечно: я – директор! Но кто мне жалованье платить будет: музей-то не государственный, а частный? Ты, что ли?

– Ну… во-первых, поступление денег за проведенные экскурсии, а во-вторых…

– Во-вторых – ты!

– Петя, это что, так важно?

– Мужчине это важно, стальная моя леди. Если он не альфонс.

– Понимаю. Это тебя оскорбляет: быть в безопасности с любимой женщиной и детьми, а остальное – кто кого финансирует – это неважно. Мужчину это оскорбляет?

Петр понял: налицо тот случай, когда у мужчины своя правда, у женщины своя, а общей правды нет, и искать ее бесполезно. Он притянул Биче к себе:

– Сядь ближе, я тебя обниму. Вот так. Знаешь, я тебя обманул, когда сказал, что вспомнил о женщинах только вчера. Я о тебе помнил все эти дни и всегда тебя желал. Вот меня выпишут завтра или послезавтра, и тогда дома…

– А тебе можно?

– Что?

– Ну, ночью.

– Не можно, а нужно, и не только ночью. А что до финансовой стороны нашего союза в Италии, то ты права – не стоит беспокоиться и делать проблему. Видишь ли, у меня тоже есть вариант… Да, кажется, есть. Он не отменяет твоего предложения, но об этом – потом, потом, как-нибудь, это не сейчас, да и вообще не столь важно. Сейчас главное – это ты, мы. Мы вместе и всегда должны быть вместе, ты права. Тем более, дети…

Когда Биче ушла, уже вместе с отцом, Петр долго не мог отделаться от мысли о странном совпадении в подаренном ему судьбой итальянском романе. Хотя в этом его романе всё было необычным и странным, да, всё. Ведь с чего началось? С образа двойника. Со старика Антонио, явившегося в виде двойника Сальери. А много после уже сам Петр сказал синьору Альберто, что если согласится на работу в Русском отделе «Сервицо информациони дифеза», СИДе, то только при условии, что будет агентом-двойником, то есть работать на две родины – Россию и Италию. Вот и получается: с двойника началось, двойником и заканчивается.

Но есть и еще параллель: началось со старика Антонио и его музея, и вот теперь сам Петр может стать директором этого музея, музея Сальери, который создал Антонио, дед Беатриче. Вот такая закольцованность, черт ее дери!..

И наконец, вот еще о чем он думал и что понял в эти последние дни в больнице.

Беатриче… Что она, кто? У нее же, так получается, нет недостатков. Но так не бывает! Петр уже думал об этом. И опять стал перечислять: она красива, интеллектуальна, образована, она талантливый музыкант, она духовна, она прекрасная мать, она как женщина (то есть в постели) страстная и талантливая. Она верна и предана любимым людям и умеет эту верность для себя четко формулировать. И еще у нее явные организаторские способности – она решает все проблемы быстро и эффективно. Вот, к примеру, как в последнем случае: жить в Москве рискованно, это уже ясно, – значит, всё, хватит, значит, Петр должен переехать к ней в Италию, и только так, и не надо спорить и обсуждать, только так, и с работой всё решится, и с деньгами, и с прочим. Вот так, она решила! В общем, идеал. Идеал? Биче – идеал? Но идеалов не бывает!

Идеалов не бывает, однако есть исключения из общего правила. Да, Биче – исключение из общего правила: она как женщина – белая ворона. Точнее, белая ворона в черном обличье (ну, если помнить о цвете ее кожи). Однако характер! В силу своего характера (сильная, категоричная, всегда деловая, прагматичная, быстро, не комплексуя, решающая все возникающие проблемы), она невольно будет поддавливать Петра в их совместной, уже итальянской, жизни. И он это смутно понимает, предчувствует, несмотря на ее заверения в обратном.

Характер, что ж поделаешь! У Биче такой характер, это – врожденное, почти некоррегируемое. Поэтому он предчувствует, что их жизнь будет, возможно, не безоблачной, поскольку он, будучи более мягким по складу психики, но упрямым, не склонен быть под чьим-либо сапогом. Он личность свободная, независимая – таков склад уже его характера. Однако при всем при том у него почему-то твердое убеждение, что эта белая ворона в черном обличье – это его женщина, именно его, и с ней он будет счастлив, у него будет та семья, о которой он мечтает, и эта женщина никогда не сделает ему плохого и никогда не предаст. Может быть, такое убеждение – отчасти следствие его наивости, привычного авантюризма, но все-таки он уверен: Биче, именно она. Такая никогда не предаст.

Через два дня, уже дома, ночью, Петр, не упоминая, с чем и кем это связано, неожиданно для Биче заговорил о трех дополнительных заповедях, начертанных на стене Музея Холокоста в Вашингтоне. Когда-то они с Биче обсуждали это, а теперь он повторил: «Не сотрудничай со злом, не стой в стороне, не будь жертвой». Естественно, Биче спросила, почему он вдруг вспомнил об этом, однако вразумительного ответа не получила. И тут она неожиданно вскочила, голая: