Больные души - Хань Сун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эти выводы можно пояснить на одном простом примере. В крови матки содержатся антитела. Это так называемые «спермагглютинирующие антитела». Из-за них сперматозоиды склеиваются и становятся бесполезными. Содержание таких антител достигает предельных значений в матках проституток. У замужних женщин их поменьше. У незамужних женщин – минимальные величины. Вполне можно допустить, что антитела в теле замужней женщины как бы приспосабливаются к нашествиям сперматозоидов мужа. Отсюда у женатых мужчин возникает проблематичное снижение потенции. Иммунная система женщины начинает отлавливать сперму, которая регулярно попадает в матку. И тогда, как ни странно, гораздо более действенными оказываются головастики любовника. Попавший в такую западню господин испытывает почти болезненные страдания, его охватывает ревность. Женщина же лишь проявляет данную всему женскому роду от природы способность мягкостью преодолевать жесткость. Это дарованная женщинам самой эволюцией способность одновременно вбирать в мягкие складки твердые орудия мужчин и отвергать выбрасываемое последними семя. Упругая плоть оказывается средством гораздо более действенным, чем крепкий остов. И это тонкое мастерство человеческой натуры может быть обращено в эффективное средство лечения. Так женские яйцеклетки могут вбирать в себя более качественное семя. А скуфы, даже пресытившись проникновением в давно изведанные глубины, все равно вынуждены хранить лояльность брачному обету из чувства ревности.
Комическая сценка из общей трагедии человеческой жизни раскрыла сущность лечения, а именно – единство природы врачей и пациентов. Врач и больной друг другу – что муж и жена. На вид – вместе, сердцем – врозь. Делят общее ложе, но сны к ним приходят разные. Партнеров по лечению снедает напряженное противостояние, но порвать друг с другом они никак не могут. Друг без друга они жить не смогут, нуждаются друг в друге, извлекают друг из друга пользу. Во мне, как говорится, – частичка тебя, в тебе – частичка меня. Натянутые отношения скрепляет взаимопонимание без слов. Вот поэтому-то нам остро нужно было, будто археологам на раскопках, задумываться и обсуждать опыт прошлого, выискивать в последнем свидетельства, возвращаться вспять за ответами и восстанавливать систему референсов, по которым можно было бы найти точки соприкосновения. И все же: что бы мы ни делали, для больницы уже настал роковой момент между жизнью и смертью.
Согласно новейшим предписаниям, в будущем все врачи должны были располагать собственной историей болезни. Передовые медицинские теории и практические нововведения всегда уступали личному опыту переживания заболевания. Непереболевший хоть чем-то доктор не мог быть хорошим врачевателем и вырваться из порочного круга. Чем больше лечишь, тем больше болеют. Только в тесном общении с больными врачами достигалось нераздельное единство доктора и пациента в едином теле. Раньше было принято считать, что лечение – работа трудоемкая, соответственно, врач обязательно должен обладать отменным здоровьем. И это крайнее недоразумение. При новом раскладе возникал бы паритет врачей и больных. Все были бы повязаны круговой порукой. И в этих условиях больница продолжала бы отдавать все силы ради благоденствия страны, осваивала бы новые горизонты, постоянно выступала бы с новыми идеями и жила бы многие лета.
По крайней мере, такие доводы приводила Байдай. Ее продолжали мучать философские абстракции. Я же чувствовал, что, к сожалению, все не так просто. Кто все это подстроил? Хуаюэ? Царек? Или начальник? К чему больнице потребовался хилый либреттист? Лучше уж было бы экспериментировать на спринтере, человеке покрепче. К тому же нас с Байдай все-таки связывали отношения, совершенно лишенные близости родственных связей. Свел нас вместе, в сущности, морг. Но в природу вещей мы проникнуть не смогли. Истинное положение дел в больнице мы разгадать не могли.
Впрочем, думы эти не столь уж часто тревожили мои мысли.
38. Под чарами белого халата
Мне больше не к чему было допытываться о причинах ожидаемой кончины Байдай. Я был озабочен явлением другого порядка: Байдай, став доктором, сменила пациентскую робу в синюю полоску на белый халат. Новый образ будоражил фантазию.
Я всегда считал, что белые одежды хранят в себе особую прелесть. Белый цвет ведь олицетворяет не только чистоту и порядок. Примечательно, что люди, постоянно контактирующие со смертью, часто ходят в белом. Помимо врачей и медработников здесь стоит упомянуть, по меньшей мере, умертвляющих животных и растения поваров, умертвляющих волосы – составную часть тела человека – парикмахеров, перевозящих трупы санитаров, умертвляющих врагов бионических бойцов, работающих с опасными веществами и по неосторожности способных себя умертвить лабораторных сотрудников и приводящих трупы в надлежащий вид бальзамировщиков.
В нашей культуре белый цвет традиционно считается траурным. Белизна приравнивается к смерти. Отсюда непроизвольная связка между белым цветом и попаданием на тот свет. Роковая красота.
Однако в буддизме, получившем распространение в глубинах материковой части нашей страны, бодхисатва милосердия Гуаньинь практически всегда изображается в виде стройной женщины в белых одеждах со множеством складок. Ритуальный кувшин, который держит Гуаньинь, нередко служил вместилищем для обрубков вырезанных под корень демонов.
При этом синие робы в полоску, в которых облачают пациентов, – те же стандартные формы узников. Любой узор из полосок, будь то «зебра» на переходе или решетка на окне, обозначает принудительное заключение. В больницу вроде бы являешься по собственной воле. Однако по факту делаешь это волей-неволей. Выбора у тебя нет. Да и в какие бы цвета и узоры не предпочитали облачаться в обычное время люди, все наши тела в итоге будут укрыты белыми полотнами.
Антропология научилась различать людей по одежке. А отсюда недалеко и до мысли, что кусок ткани может служить обозначением жизни или смерти, утрачивая всякую связь с соображениями удержания тепла и сокрытия позорной наготы тела.
Этим люди отличаются от зверей. Я в библиотеке как-то видел фотографию: посреди поля где-то в Африке лежит мертвая зебра со вспоротым брюхом, целиком облепленным личинками мух. Долго взирать на такое невозможно. А ужасная эта картина запечатлевается в мозгу по одной причине: никто не озаботился тем, чтобы покрыть тело белым полотном! Интересно, что будет, когда настанет день, и человек больше не будет человеком? Будут ли и тогда колыхаться знаменами на ветру белые халаты?
С Байдай мы больше не обсуждали пресловутый вопрос «от чего дохнут врачи». Мы же сами стали врачами и облачились в белые одежды. А потому всякая необходимость общаться о таких материях отпала. Все изыскания, нацеленные на чересчур конкретную цель, в итоге ни к чему не приводят.
Что же до меня, то я наконец-то привел в
