Больные души - Хань Сун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
39. Жизнь – фальшивка, кошмар – вот подлинная жизнь
В тот день я пошел по непроглядно темному проходу и оказался у входа в какое-то помещение. Потоптавшись в дверях, я все-таки вошел и увидел перед собой труп, покрытый белой тканью. Тело преспокойно лежало себе в морге. Я приблизился и снял полог. В зеленоватом свете ламп лицо Байдай выглядело особенно жутко. Багровый язык высовывался изо рта. Признать подругу я смог по пятиконечной звездочке, все еще украшавшей ухо. Изо всех ранок девушки, похоже, обильными ручейками вытекло немало крови, но та уже успела свернуться. Осуществила все-таки моя спутница свое начинание. Наконец-то обнаружился хотя бы один труп врача.
Все прошлые сомнения были ни к чему. Вот к какому итогу стремилась Байдай. И после лишений и поворотов она его достигла. И теперь она ожидала от меня, что я установлю причину, по которой ее не стало. Тогда бы стало ясно, от чего дохнут врачи.
Я долго стоял посреди того морга, разглядывая девушку. Наконец я наклонился, слегка приоткрыл ей рот и втянул меж зубов ее язык. Пальцы мои принялись ощупывать язвы на теле подруги. Внутренности ее уже успели стать холодными, как льдинки, но еще источали знакомый аромат перегара. Руки мои покрылись нечистотами и болезненно сжимались. Я подметил, что на теле Байдай появилось несколько лишних ранок, причем они пронизывали ключевые органы. В руке девушки обнаружилось ответное письмо от начальника больницы.
Я уподобился божку, тайком пожирающему возбужденным взглядом предусмотрительно разложенное на столике жертвоприношение.
Пробудившись, я ощутил недомогание. Весь день неприятный сон давал о себе знать. Казалось, что жизнь – фальшивка, кошмар – вот подлинная жизнь. Я осмелился набрать номер рабочего телефона Байдай. Дозвонившись, я попросил уточнить, как дела у «доктора Бай». Ответил мне, судя по всему, дежурный врач. От него мне стало известно, что в другую больницу перевели женщину с похожим именем. А моя Байдай накануне повесилась.
Повесилась? Но откуда тогда на теле взялись новые раны?
Я вспомнил: «Смерть – финал, а финал – начало».
Привиделся мне и сон, где умершая Байдай предстала передо мной в виде Будды Шакьямуни. Знакомая сидела в позе для медитации под двуцветным символом Великого предела. С замершей на лице улыбкой Байдай махала сильными ручищами, прибивая витавших вокруг нее павлинов. В воздухе парило марево красной жижи.
Я проснулся в холодном поту и сильном волнении. Сконцентрироваться у меня не получалось, от чего качество врачевания сильно просело. Что все это означало? Действительно ли умерла Байдай? Или же ее душа овладела мной?
Мало-помалу я пришел к мысли, что, может быть, Байдай хотела воспользоваться мной как инструментом для достижения статуса полноценного врача. Все ее намерения сводились к этой цели. Спутница моя долго вынашивала планы на этот счет. Она думала только о себе самой. Когда же я исполнил мое предназначение, то я сразу же утратил для нее всякую ценность. С другой стороны, разве все люди не извлекают точно таким же образом пользу друг из друга? Это особенно показательно на примере врачей и пациентов. Если бы они не были нужны друг другу, то разве между ними могло бы возникнуть единение? Мне следовало бы раньше додуматься до этого. Я же сам когда-то воспользовался собственной дочерью. Так что, вне зависимости от того, покончила ли с собой или обратилась в Будду моя подруга, можно ли было на нее обижаться? Нельзя было исключить, что девушка не рассталась с жизнью по своей воле.
Мысли и чувства мои пришли в смятение. У меня не только не получалось заняться лечением больных, но я перестал следить и за собственным здоровьем, и это не замедлило сказаться на моем состоянии. Боль в животе, смягчившаяся настолько, что почти исчезла, проявилась с новой силой, предвещая конец моей не успевшей начаться врачебной практике. Я снова превратился в больного. В моей епархии осень уступила место зиме, которая принесла с собой вымораживающий все живое холод. Естественный цикл. Меня вернули в палату, облачили в пациентскую робу и снова вверили заботам доктора Хуаюэ.
Вот так обнулись все мои планы. Я вновь вернулся к нулевой точке.
40. Начало нового круга
Когда я явился в палату, там было заметно больше женщин. Любопытствуя, они обступили меня, словно бы я спустился с Марса.
Возраст у меня уже был почтенный, и потому я боялся умереть. Тем паче хотелось вновь дать проявиться врачу, скрывающемуся под моей оболочкой. Только в этом случае можно было надеяться на выздоровление. Байдай пробудила во мне потенциал врачевателя, дав мне на краткий миг испытать прозрение. Чтобы избавиться от иллюзий, обязательно требуется внешнее воздействие. Самому все осознать невозможно.
Моя неудовлетворенность добавила мне смелости, и я, пытаясь подражать тону Байдай, обратился шепотом к больным:
– Эй, кто-нибудь хочет узнать, от чего дохнут врачи? – Как только я это сказал, на глаза навернулись слезы.
Пациенты, услыхав такое, зажали уши и попрыгали по койкам, а пациентки задрали полы роб, словно павы, резко вздернувшие хвосты, и загородились от меня одеждами. Оставалось лицезреть их дрожащие ляжки и придерживать тупой скальпель между ног. Однако обнаружилась одна юная особа, которая стояла и не отводила от меня взгляда. Я понял, что вот оно, начало нового круга. Я постарался превозмочь двойственный груз разницы в возрасте и половых различий и, глубоко выдохнув, сделал шаг навстречу девушке, взял ее за руку, повел ее прочь из палаты и направился в сад.
Мы встали у вольера. Я нетерпеливо сказал:
– Погляди! Что-нибудь видишь?
Она покачала головой.
– Присмотрись повнимательнее. Точно ничего?
Она придвинулась к клетке и, хохотнув, заметила:
– Ой, петушок! Там петушок.
Я досадливо подумал, что нет, она все-таки не Байдай. Обидно… Дитя это было столь же непорочно, сколь невежественно. Однако мне было без разницы. Возможно, девушка страдала передающейся через поколение склонностью к иллюзиям. И она очень кстати оказалась в больнице, где это можно было вылечить.
Байдай уже была не со мной, но я обнаружил новую возможность в этом ребенке. Девушка пробудила нечто, глубоко спрятавшееся во мне. И это нечто я собирался как можно скорее выдрать из себя. Болезни нельзя было дать вновь обосноваться в плоти.
А потому оставался один вопрос:
