Клокотала Украина (с иллюстрациями) - Петро Панч

Когда нужно было незаметно для врага перестроиться, вперед выползали воины со снопами влажной соломы и поджигали их: огромные клубы дыма скрывали лагерь от вражеских глаз.

При наступлении лагерь иногда окружал часть вражеских войск, замыкал их в прочное кольцо и затем рубил или расстреливал противника с возов.

Местность на речке Желтые Воды разрешала построить лагерь в четыре ряда, даже насыпать возы землей и сидеть, как в настоящем форту. А поскольку полякам придется стрелять снизу вверх, — вражеский огонь не будет причинять казакам никакого вреда. Если бы враг даже окружил лагерь, то и тогда — стоило лишь покатить возы с горы — они сами прорвали бы ряды противника. Так в свое время и сделал Жижка, когда гуситов окружили католики на горе Канька. Но сейчас на всю Европу гремела слава шведского полководца Баннера, победившего немецкую армию в битве под Виттштоком: Баннер обошел врага с правого фланга и навязал ему бои. Немцы стянули сюда все свои силы; Баннер, измотав противника, бросил с другого фланга свежую конницу и обратил врага в бегство. Богдану Хмельницкому известно также было, что московский князь Дмитрий Донской подобным же приемом разгромил татар и заставил их бежать с Куликова поля.

Богдан Хмельницкий осматривал место предстоящего сражения и прикидывал в уме, откуда лучше будет зайти во фланг противнику, чтобы применить такую тактику. Но осуществить это можно будет лишь в том случае, если татары согласятся бросить в бои не менее половины своей конницы. Однако Тугай-бей до сих пор почему-то не проявляет большого желания драться. Он даже расположил свою конницу за буераком, верстах в пяти от лагеря. Окончательное решение Хмельницкий намеревался принять перед самым боем, а сейчас он лишь думал о соотношении сил. Он знал, что у противника были опытные воины, такие, как Шемберг — умный, проницательный шляхтич — и начальник тяжелой кавалерии Раковский. А особенно выделялся молодой, горячий полковник королевского войска Чарнецкий. «Только не такой им нужен рейментарь, как Стефан Потоцкий», — думал Хмельницкий.

— Ваша ясновельможность! — послышался сзади голос.

Хмельницкий оглянулся. Перед ним навытяжку стоял казак.

— Перебежчик из польского войска, — доложил он.

— Приведи сюда.

— Да он здесь. Василь!

Из-за тернового куста вышел парубок огромного роста и с детским лицом. Одежда была ему явно мала — рукава рубашки коротки, порты узки. На огромных ногax были только голенища, и на голых пятках звякали шпоры. Он до того смутился, что на глазах у него даже выступили слезы. Богдан Хмельницкий невольно улыбнулся, тогда и казак улыбнулся, но гетман уже строго спросил:

— Почему разрешаешь одному здесь разгуливать?

— Так это же мой брат, пане гетман. Разве не похож?

Они и в самом деле были похожи, только казак выглядел лет на десять старше и был вдвое меньше ростом.

— Я что-то и тебя не припомню, — сказал Хмельницкий.

— А я только три дня назад пристал к войску — Макар Давило.

— Это тот, который углом хаты шапку придавил?

— Ага, ваша ясновельможность, тот самый. Только то был наш батько. Бывало, как только разгневается на кого, сразу у того с головы сорвет шапку, плечом приподымет угол рубленой хаты, да и придавит шапку. А чтобы вытащить ее, соседу потом приходилось всю улицу созывать.

— Ну, вас к пушкам надо приставить. Сегодня привезут двенадцать штук с Днепра.

— Я могу и к пушкам, ваша милость, а наш Василь в драгунах служил, только вот не успели ему сапоги сшить, а хлопец с детства лошадей любит.

— А что о гетманиче Потоцком скажешь, хлопче, где его войско?

— Я ночью убежал, ваша милость, наш полк стоял на ночевке за два дня отсюда, — ответил Василь неожиданно тоненьким голоском.

— А много ли немцев в том полку? Это же наемный?

— Одни командиры немецкие, а рядовые — все наши, только одеты по-ихнему.

— Что же думают себе драгуны?

— Вот так же, как и я, думают, ваша милость, да только немецкие офицеры следят за ними, чтобы и шагу от полка никто не ступил... Так вы, ваша милость, дозвольте в конницу?

— Будешь в моей свите состоять. Идите в обоз, может, там найдутся сапоги и на твою ногу.

— Ваша милость, не беспокойтесь. Сапоги на мою ногу я видел на одном немце, а еще день-два и босиком похожу.

Василь не соврал: польское войско прибыло на Желтые Воды в эту же ночь. Было темно, казацкий лагерь спал, поляки его не заметили и потому перешли реку и расположились в долине на привал. Все маневры противника происходили на виду у казаков, но казаки до самого утра не выдавали себя. Когда стало светать и кухари начали разводить огонь, польские жолнеры из охранения, заметив дым, обрадовались и полезли наверх, в надежде поживиться чем-либо в зимовнике. И только когда увидели свежие рвы и валы, поняли, что перед ними не зимовник.

Богдан Хмельницкий только что закончил раду старшин и вышел из своего шатра на вал с перекопским мурзой Тугай-беем. Они видели, как поляки поспешно начали тут же на месте окапываться, сооружать лагерь.

— Хороший простор будет для конницы, пане Тугай, — сказал Хмельницкий, осматривая широкую низину, заросшую мелким кустарником.

У приземистого мурзы были косо прорезанные глазки, высоко поднятые крылышки бровей, широкое лицо с черной бородой и приплюснутым носом. Быстро обведя щелками глаз луг, речку и лес вдали, он ответил скрипучим голосом:

— Тугай-бей будет воевать, где захочет.

— Пан Тугай-бей должен ударить по польскому лагерю из лесу, в тыл врагу!

— Тугай-бей будет воевать, где захочет, — скрипел, как немазаный воз, мурза.

Богдан Хмельницкий нахмурился и коротко добавил:

— И то не раньше, чем я прикажу!

Тугай-бей еще больше прищурился и ехидно сказал:

— Ай-ай, гетман казацкий гневается на Тугай-бея, а Тугай-бей хочет помирить пана Хмельницкого с Ляхистаном.

— Теперь помирит нас только сабля.

— Тугай-бей помирит. Ляхистан заплатит дань, татары будут помогать полякам, а пан Хмельницкий — просить мира.

Богдан Хмельницкий стиснул зубы, чтобы не крикнуть в глаза этому союзнику: «Собака!» Затем медленно и глухо произнес:

— Разве перекопский мурза перестал уже быть вассалом его светлости крымского царя?

Тугай-бей, как собака под палкой, съежился, но уже в следующую минуту снова хитро прищурился.

— Светлый хан Ислам-Гирей с Ляхистаном не воюет, пане Хмельницкий, хан не изменит его королевской милости польскому королю. Воюет перекопский мурза Тугай-бей. Об этом хан не знает.

— Чего мурза еще хочет? — уже резко спросил Богдан Хмельницкий, отбросив дипломатию.

— Пленных брать татарам, коней и животину — татарам, скарб и пожитки делить пополам. Тогда Тугай-бей хочет воевать.

Богдан Хмельницкий нахмурил чело: перекопский мурза, хищный, как коршун, что ни день предъявлял новые требования, и он, Хмельницкий, вынужден был соглашаться, потому что против польской тяжелой конницы не мог еще выставить равной. Но сегодня он сказал твердо:

— Будет так, как договорено с ханом: пленные — твои, коней и животину делить пополам, скарб и пожитки — казакам! А будет Тугай-бей брать ясырь в украинских селах, пусть тогда не прогневается.

Тугай-бей оскалил зубы в улыбке, быстро повернулся и пошел к обозу.

Над лугом показалось солнце, красное, как сочный арбуз. Под его лучами каждая травка заиграла самоцветами. Казалось, будто кто-то выгреб жар из огромной печи и он от дуновения ветра то разгорается, то затухает. В польском лагере понемногу утихала суета, на срубах, набитых землей, уже стояли пушки, у ворот расположился отряд крылатых гусар и сотня пехоты Сапеги; на правом фланге — отряд немецкой пехоты воеводы подольского, на левом — каштеляна черниговского. Рядом с ними стояли вооруженные копьями отряды легкой кавалерии Гнивоша, Зборовского и Яна Дзиржки, за ними отряды тяжелой конницы — драгуны и рейтары хелминского воеводы и владиславского епископа, Александра Радзивилла и Денгофа. В центре лагеря находился отряд каштеляна Яна Жоравского, несший внутреннюю охрану. Позади, в ольховых кустах, уже белели шатры. Самый большой из них, с золотым орлом на древке, очевидно, принадлежал рейментарю Стефану Потоцкому, так как возле него толпилось больше всего людей. В подзорную трубу Богдан Хмельницкий узнал Якова Шемберга, выделявшегося среди других седыми волосами, полковника Чарнецкого, сокальского старосту Сигизмунда Денгофа, Андрея Фирлея из Дубровицы, Фому Собесского и других вельможных панов-ляхов, обуреваемых жаждой славы.

Вскоре от польского лагеря отделился отряд конницы и поскакал в лес. Тугай-бей уже уехал. Богдан Хмельницкий приказал послать к нему гонца — предупредить. Нельзя было допустить, чтобы враг преждевременно обнаружил татар в лесу.