Дорога на Вэлвилл - Т. Корагессан Бойл

Когда он вновь оторвал глаза от стойки, перед ним стоял Гарри Делахусси собственной персоной – одна нога опирается на медную подножку, рука, согнутая в локте, – на стойку бара. Делахусси с усмешкой смотрел на Чарли. Как всегда, небрежно элегантен, новый костюмчик из импортного материала, скромный галстук. Чарли смотрел и словно видел самого себя: маленький человечек, торгующий собственным обаянием и изворотливостью и никуда не продвигающийся – не дальше ближайшего бара с устрицами. На каждого Ч. У. Поста и Уилла Келлога приходится миллион таких Делахусси.

– Что нового, Чарли? – заговорил Делахусси. – Как идет дело с готовыми завтраками?

Ему показалось или Делахусси и впрямь чересчур громогласен?

– Ш-ш! – предостерег Чарли, беря собеседника под руку. Глаза его быстро обежали помещение – нет ли где сменившихся с дежурства служителей гостиницы, судебных приставов, разъяренных инвесторов. Но никто не обращал на него внимания. Все были заняты собственными разговорами. Бармен обменялся соображениями насчет какой-то лошади с человеком, стоявшим слева от Чарли, и принялся разливать пиво.

– Скверно, да? – продолжал Делахусси, и его ухмылка расплывалась все шире, словно все, приключившееся с Чарли, казалось ему очень забавным, остроумной шуткой. – Ладно, поставлю тебе выпивку. Что тебе заказать?

Чарли предпочел виски.

– У меня появились проблемы, – признал он, ставя пустую рюмку на стойку. Он тоже улыбался, блефуя, бравируя. – Ничего особенного, разберемся. А ты как?

Делахусси опустил глаза на стойку, притворно скромничая.

– Сегодняшний поезд принес большую прибыль, просто потрясающую, – пробормотал он, задумчиво поглаживая нос. – Кстати, я, кажется, и тебя видел там, на вокзале?

Чарли кивнул.

– Продал семьдесят пять штук «Пуша» и примерно двадцать «Вита-Мальта», хотя даже вновь прибывшие в город должны были бы знать, что компания идет ко дну.

– Что? «Вита-Мальта»? Но они ведь только прошлой осенью начали производство?

– Фабрики открываются и закрываются то и дело, тебе это хорошо известно. – Хотел бы Чарли знать, о чем Гарри успел пронюхать, но Делахусси не желал выражаться яснее, не давал намека, только пожал плечами да приподнял брови. – Неумелое управление, и на вкус их хлопья не лучше картона, в который они упакованы.

– А «Пуш»? Как у них обстоят дела? Я слыхал, их товар расхватывают прямо с конвейера.

Делахусси выдержал паузу, раскуривая сигарету, наблюдая за Чарли из-под прикрытых век. Погасил спичку, выдохнул дым.

– Да, конечно, они преуспевают. Потому что они умные. Мой кузен Гарт работает у них помощником сменного мастера. Так что могу тебя заверить – на фабрике чистота, словно в кухне у твоей матушки. К тому же они открыли новый завод, это им тоже впрок. Знаешь то здание? На Саут Юнион, через дорогу от Поста.

Чарли припомнил кирпичное строение, раскрашенное в зеленый и красный – цвета «Пуша». Оно занимало большую часть квартала. Сколько раз он с восхищением и завистью смотрел на это здание – такой он мечтал видеть фабрику «Иде-пи». Солидное здание, внушающее уважение, всем своим видом говорящее: Вот я каков, меня голыми руками не возьмешь! И в этот самый момент, когда перед мысленным взором Чарли возникла фабрика «Пуша», его озарило. Великая идея, вдохновенная, – готовый план. Это поразило его так, словно ему и впрямь изо всех сил заехали по голове, – Чарли резко вдохнул, разметал руки по стойке, пытаясь удержаться на ногах. Повернулся к Делахусси, надеясь, что лихорадочный блеск в глазах его не выдаст, и небрежно переспросил:

– Кузен, говоришь?

Труднее всего было выкручиваться в разговорах с миссис Хукстраттен. Все остальное тоже мало напоминало воскресный пикник, но, по крайней мере, эти проблемы можно было решить, требовалось лишь заплатить (деньгами Уилла Лайтбоди) нужным людям и правильные суммы. Понадобилось распределить менее ста долларов из взноса Лайтбоди между Делахусси, его кузеном, ночным сторожем и немногими другими доверенными людьми, чтобы на два быстротечных часа превратить фабрику «Пуша» в иллюзорное предприятие «Иде-пи». Больше всего денег досталось маляру, рисовавшему вывеску фирмы. Художник, заламывая руки, отказывался разменивать свой талант на столь недолговечное произведение, но все же, вздыхая и охая, сумел в итоге изобразить нечто с виду вполне почтенное. «„ИДЕ-ПИ" КЕЛЛОГА», буквы высотой в четыре фута на равных расстояниях друг от друга вдоль сшитого из простыней полотнища. Обошлось не так уж дешево, но Чарли не жаловался: натянутая поверх рекламного щита «Пуша» простыня выглядела будто подлинная вывеска – особенно ночью.

Да, больше всего хлопот доставляла Чарли миссис Хукстраттен. Эта женщина привыкла всегда получать желаемое. С тех пор, как она была маленькой девочкой – единственной наследницей кирпичного короля Ван дер Плуйма, и потом, когда сделалась женой Адольфа (Дольфа) Хукстраттена, одного из заправил Уолл-стрит, и теперь, в годы своего вдовства, она получала все, чего хотела, и без промедления. Но Чарли не мог удовлетворить ее требования на протяжении восьми бесконечно тянувшихся дней – столько времени заняли его приготовления, к тому же надо было дождаться очередного воскресенья, когда завод опустеет. «Пуш», как и «Пост Фудз», и компания «Келлог», работал круглосуточно, а потому осуществить свой план Чарли мог только в день Господень, когда остывают печи и останавливается упаковочный конвейер.

Миссис Хукстраттен ничего не понимала. Чарли звонил ей по два-три раза в день якобы из своего отделанного красным деревом офиса (на самом деле из аптеки или из китайской прачечной – пыхтение парового пресса придавало правдоподобие его обману). Тетушка недоумевала, почему она сама не может позвонить Чарли. «Помехи на линии, – пояснял он, – работники телефонной станции уже вызваны, скоро починят». Амелия хотела знать, почему в Санатории никто не слышал об «Иде-пи» и ее благотворном воздействии на желудок, почему эти хлопья отсутствуют в магазине Оффенбахера в Петерскилле – она все глаза проглядела. Вот потому-то и приходится работать изо всех сил, – подхватывал Чарли. Электрические разряды трещали в ухе. – Вот потому-то ему так трудно выкроить время навестить тетю, особенно на этой неделе. Но миссис Хукстраттен настаивала: он обязан явиться к ней – а когда в ее голосе появлялись такие интонации, спорить было бесполезно. Чарли должен сопровождать ее в прогулках по городу, помогать успокоить нервы, способствовать ее акклиматизации ко всему, что казалось ей странным и непривычным. А самое главное – он должен показать ей фабрику, в которую она вложила целое состояние. Целое состояние, Чарльз! – подчеркнуто повторяла она.

Амелия приехала в пятницу; до понедельника Чарли ухитрялся избегать ее, а затем уговорил пойти пообедать вместе не в Санатории, а в новом вегетарианском ресторане, который только что открылся в городе. А пока Чарли отращивал усы и бакенбарды, привыкал носить темные очки и снял за полтора доллара в неделю комнату без пансиона. Его новое жилье располагалось в южной части города, на полпути к озеру Гогуок, в заросшем деревьями переулке, казалось только что отвоеванном у лесной дубравы. Тихое, уединенное место; здесь Чарли чувствовал себя в безопасности. Он послал Эрнеста О'Рейли в пансионат миссис Эйвиндсдоттер за своими вещами, велев пройти в комнату через черный ход, а по пути туда (равно как и обратно) пробираться окольными тропами. Безумная, безнадежная затея; он висел над пропастью и в любой миг мог сорваться. Чарли понимал это, но другого выхода не видел. Так и должен жить человек, наделенный проницательностью, человек, готовый на все, гений, магнат. Кто не рискует, тот не пьет шампанское.

Кафе «Несравненное» («Полезная Пища без пролития крови») воспроизводило в миниатюре столовую Санатория. Это заведение принадлежало фанатичке из числа бывших пациенток, приписывавшей свое исцеление искусству доктора Келлога и почти религиозному откровению: ей явился антропоморфный агнец, филейные части которого были разграфлены, как на диаграмме в мясной лавке. Меню здесь включало салат из побегов свеклы и «артишок иерусалимский, жареный, нежный». Миссис Хукстраттен на протяжении всей трапезы неумолимо продолжала жаловаться. Как это, во имя Неба, могло случиться, что ее мальчик, которого она посылала в лучшие школы, которому она помогла начать собственное дело, теперь так пренебрежительно обращается с ней, перепоручил ее посторонним людям и покинул в одиночестве.

– И не пытайся меня уверить, что у тебя не хватает на меня времени, даже не пытайся, – пыхтела она, подцепляя вилкой клейкий шарик неочищенного риса.

Чарли заклинал, очаровывал, лгал. Он пустил в ход все свои навыки профессионального притворщика и начинающего мошенника, во всем идя тетушке навстречу, выдавая обещания, как фальшивую монету, и плетя столь густую паутину лжи, что на ней могла бы выстоять любая избирательная платформа. В пятницу Чарли снова водил тетушку в ресторан, и она все так же непрестанно цеплялась к нему. Где он был? Неужели он не мог хотя бы позвонить? Прислать записку? Она провела здесь уже неделю, а он еще даже не видел ее комнату. Должно быть, ему все равно, что с ней и как ее устроили. Значит, ее покой для Чарли – ничто? И ее здоровье тоже? И ее нервный зуд? А что там с фабрикой? Ей уже начинает казаться, что это какой-то воздушный замок.