Пестрые истории - Иштван Рат-Вег

Как бы там ни было, а только в рыцарские времена Иакова вряд ли посвятили бы в рыцари. Потому хитрости ему хватало: проделка, которой он одурачил отца своего. Упоминаю об этом здесь только потому, что Исав мог быть первым на земле монстром — настолько космато было его тело, что Иакову удалось спрятанными в козий мех руками выманить отеческое благословение. «Голос Иакова, а руки Исавовы», — сказал обманутый слепец.

Можно было бы еще рассказать о пособничестве матери, о сомнительной истории с тарелкой чечевицы, о Рахили и украденном истукане — но все это относится скорее к области уголовного права.

Я продолжаю.

У грека Гелиодора в его романе «Эфиопика» есть такой эпизод: царь сарацинов Гидасп и его супруга рассказывают историю Персины. Нам здесь требуется только самое начало этой истории, дело происходит ясным днем, когда царь влюбленным мужем входит к своей жене. Тут самое важное — дневной свет. Ведь в этом объяснение, почему чернокожая царица от своего чернокожего мужа рожает беленькую девочку. Во время царских объятий перед взором супруги постоянно была одна картина, висевшая на стене и изображавшая освобождение Андромеды, сияющая красота белоснежного женского тела, она с такой силой повлияла на царицу, что результатом стало фатальное изменение цвета кожи родившейся девочки.

И все же это книга. Но известна также и схожая реальная история. Ее косвенным участником стал Гиппократ[142].

Одна белая царица попала в беду, потому что ее семейная жизнь была омрачена рождением черного ребенка. Она могла бы уже готовиться к смерти, если бы великий врачеватель не вступился за нее. Он подметил, что в комнате у царицы висела картина, изображающая негра, и смог помочь женщине тем, что применил к ней теорию глубокого потрясения восхищением, и тем самым отмыл ее честь добела.

В истории потрясения восхищением мы не раз встречаемся с этим злополучным негром. Ликосфен рассказывает случай с одной набожной женщиной, которая настолько погрузилась в экзальтированное созерцание волхвов, особенно черного Каспара, что у нее в результате получился черный ребенок.

Карлу Холтею, немецкому писателю и актеру, тоже известно нечто подобное. На вывеске одного аптекаря красовался роковой сарацин; на него засмотрелась одна впечатлительная беременная женщина и родила черного младенца.

Нынешний человек не так впечатлителен и еще менее доверчив, и нарисованные негры вряд ли рассеют подозрения относительно его жены. Но из прошлого до нас долетают странные известия.

В книге отца-иезуита Георгия Стенгелия, вышедшей в 1647 году («De monstris etc.»), с изумлением читаем, что одна знатная жительница Рима, родственница папы Мартина IV, к изумлению аристократической родни родила… медвежонка. Видите ли, в Риме на многих дворцах красовался громадный герб семейства Орсини — медведь (ursinus — ursus, медведь). Причиной случившегося с дамой-аристократкой стало то, что она восхищалась лохматым геральдическим зверем; дабы впредь такого не случалось, папа римский повелел снять со стен все гербы с медведями.

В хронике изумлений мы можем изумляться еще более изумительным вещам.

Когда-то известные всей Европе широко демонстрируемые сиамские близнецы из Сени рассказывали своему доктору Карлу Райгеру из Пожони (Братиславы), почему они появились на свет вот такими — сросшимися крестцовыми костями. Рассказывали так, как они слышали от своей матери. Мать, деревенская крепостная-батрачка, однажды загляделась на двух собак, которые после определенного действа не отпускали друг друга, а так вот и бегали по двору единым существом[143].

На письменный стол ученых попал и случай с младенцем-лягушонком. У матери во время беременности поднялся сильный жар; чтобы облегчить ее страдания, соседки дали ей в руку живую лягушку. Результатом такого домашнего средства стал ребенок с абсолютно лягушачьей головой. (Я видел его изображение в книге Каспара Шотта: у него был ужасно большой рот, прямо от одного уха до другого.)

Но это ничто по сравнению с девочкой, имевшей рот в форме ракушки, да что там — голову в форме раковины!

В каждом городе найдутся очень старые люди, которые помнят либо не помнят некоторые вещи. В городе Лувене самым старым жителем был Филипп Мерс, папский секретарь и каноник тамошней церкви св. Петра. Этот старый господин рассказал кажущуюся невероятной и все же действительно произошедшую историю знаменитому Томасу Фиенсу[144], профессору университета, уроженцу тамошних мест. Была у него сестра, — рассказывал старец из Лувена, — которая родилась без головы. Вместо головы у нее к шее была прилажена… раковина. Раковина открывалась и закрывалась, кормили девчушку в открывавшуюся щель с ложки. Природа так подшутила над нею, потому что матушка, когда ходила ею, отправилась как-то на рынок, там ей ужасно захотелось поесть устриц и прочих деликатесных моллюсков… Девочка с раковинообразной головой, несмотря на свое убожество, прожила одиннадцать лет и умерла по своей неосторожности. Уж очень жадно ловила она ложку, с которой ее кормили, она как бы укусила ее, раковина раскрошилась, и девочка умерла.

Доктор Фиенс добавляет, что каноник был уж очень стар, и сказку его невозможно проверить, слишком много с тех пор времени утекло. Сам он сильно сомневается в этом. «Господи, будь милостив к его душе».

Разумеется, к душе самого каноника. Ну и к душе профессора тоже, хотя он не постеснялся такую глубокую, как море, чушь вообще вставить в книгу.

Не только научные книги, но и газеты пестрели новостями о чудесах. Например, старые номера берлинской «Vossische Zeitung» заставляли своих подписчиков призадуматься над такого рода известиями.

«Недавно в Париже одна женщина родила двух маленьких львов. Они были сросшимися, с одной общей головой. Повитуха положила уродцев в винный спирт, желающие могут лицезреть их. Говорят, что роженица смотрела какой-то аттракцион со зверями, который ее очень взволновал» (1729, № 68).

«В городе Туль (во Франции, на реке Мозель, недалеко от Нанси. — Прим. ред.) одна женщина родила ребенка, очень похожего на сатира. Причину видят в том, что женщина во время беременности побывала на представлении пасторальной пьесы» (1731, № 22).

«Из Парижа пишут, что одна женщина во время беременности играла со своим любимцем — попугаем. Следствием этого явился ребенок с головой попугая и птичьими лапками» (1731, № 48).

«Из Вайссенфельса пишут, что там у одного новорожденного только голова была человечья, а тело было рыбье, покрытое чешуей, и плавники тоже были, а ноги сходились вместе в рыбьем хвосте. Материнское молоко ему давали с ложечки, но через несколько дней он упокоился. Та женщина была кухаркой в одном господском доме, в кухне ей под нож попала сорокафунтовая щука. Очень она дивилась такой огромной рыбе» (1757, № 107).

Доводилось мне читать и о том, что власти официально предупреждали будущих мамаш об опасностях всякого удивления и восхищения.

В октябре 1686 года посол Сиама с большой помпой въехал в город Гент. В большой парадной карете, запряженной шестеркой лошадей, впереди, рядом и сзади которой скакали конные гвардейцы. Сбежавшиеся на это зрелище жители Гента дивились восточной роскоши, а еще больше персоне самого посла. Это был очень грузный мужчина со смуглой кожей, что само по себе было бы еще и ничего, но вот голова у него была раза в три больше, чем у простого смертного. Программа празднеств гласила, что посол посетит еще несколько городов. Прослышав про ужасную голову, городские власти так перепугались, что раструбили по своим городам: «когда господин посол будет проезжать, всем беременным женщинам оставаться дома и не выходить на улицу поглазеть на посла, пока парадный эскорт не проедет» («Dienstagische Fama», Берлин, 1686, 46 неделя).

Не думайте, что я позабыл о родимых пятнах, — напишу, чему учат в этой связи народные поверья.

Сильное желание чего-либо или неожиданный испуг не всегда имеют следствием рождение уродов. Зародыш во чреве матери может среагировать и по-другому. Ведь если женщина в положении в этот момент схватится за какую-нибудь часть тела, у ребенка в этом же месте проступит родимое пятно. По большей части пятно в форме плода ежевики, сливы, абрикоса и т. д. Но пятна могут быть и неопределенной формы, тогда воображение угадывает в них каких-нибудь зверей, например, мышь или крота.

Лафатер[145] приметил за одной дамой-картежницей, что ей для выигрыша — я сам не любитель карточной игры и не знаю, зачем ей это было надо, — всегда нужен был туз пик. Она всегда ужасно волновалась, ожидая следующей раздачи карт, и вот наконец ей улыбнулся пиковый туз. Она едва могла поверить своим глазам, даже потерла их. Словом, выиграла то, что хотела. Дама-картежница вскоре родила, и всем на удивление в глазах ребенка была хорошо видна точная копия туза пик.