Балканский венец - Вук Задунайский

Конники Узун-Хасана налетели на них, когда новые воины карабкались на гору, таща пушки для осады карманийских крепостей. Внезапность была их главным оружием, ибо враг, столкнувшийся с новыми воинами, не смел надеяться на то, что увидит следующий восход солнца. Но конников было много, целая тьма, – а новых воинов мало, одна орта, остальные же были из тех, кто занят пушками, погонщики верблюдов да немного акынджи – они-то и попали первыми на сабли кочевников и под стрелы их. Янычары же встали в строй, выставили вперед чапары – стрелы уже не могли нанести им вреда – и дали залп из ручниц, разметавший кочевников, ибо не ведали те, что это, а луки были пределом их мечтаний, хотя нельзя не признать, что ими владели кочевники отменно. Потом орта двинулась вперед, топча все на пути своем, и те кочевники, что не успели укрыться за скалами, были сброшены с обрыва, где коршуны выклевали поганые глаза их.

Урхан-ага тогда был простым чорбаши, отряд его стоял с самого краю, по нему пришелся главный удар. Урхан-ага был ранен стрелой, но удалось ему залечь в расщелину между камнями так, что промчавшиеся мимо кочевники не приметили его. Сражение продолжалось до захода солнца. Наутро же войско султана продолжило преследовать орду. Урхан-ага, вынувший стрелу из бока, покинул тогда свое убежище и пошел догонять войско османское. Едва вышел он на поле брани, кишевшее коршунами, как окликнули его:

– Многоуважаемый господин! Не будете ли вы так любезны помочь мне встать?

Это был, вероятно, бекташ из их орты. Никто никогда не помнил их в лицо. Они часто менялись и в то же время оставались неизменными: неопределенного оттенка доларма и шаровары, простая белая чалма, длинная борода, безумный взгляд. А еще все бекташи как на подбор были мелкими и тщедушными. На поле брани от колдовства дервишей проку не было, старались они и не попадать туда. Но зато в кратких промежутках между схватками могли они многое и были далеко не так просты, как хотели казаться. Относились к ним воины не сказать чтоб дружелюбно. Можно было бросить этого бекташа в поле, никто бы не узнал об этом, ибо был он ранен и сам бы оттуда не выбрался. Но Урхан-ага принял решение, хотя и сам передвигался с трудом. Он протянул дервишу руку и вытащил его из груды грязных тел.

– Тешеккюр едерим[222], многоуважаемый…

– Урхан, эфенди[223].

– …многоуважаемый Урхан. Я тут немного ранен, – бекташ развел руками. – Эти дикари налетели так внезапно. Хвала Всемогущему творцу неба и земли, твои братья дрались как львы и показали этим грязным шакалам, да изгложет адское пламя их кости, что такое настоящая доблесть! Но что делать нам теперь – ума не приложу.

– Выбираться отсюда скорее и догонять своих.

– Но мы оба ранены, нам не нагнать их. И к тому же – мы одни в этой дикой стране, где живут только шакалы да коршуны: первые с удовольствием перегрызут нам глотки, а вторые – выклюют глаза.

Была в словах дервиша правда. Горы вокруг кишели недобитыми кочевниками Узун-Хасана, да и просто дикарями, которые, по слухам, ели людей, попадавшихся им на пути, а кости их складывали в своих жилищах. Но отступать было некуда.

– Я поднимался на этот кряж и видел, что войско султана, да продлятся бесконечно дни его, гонит шакалов Узун-Хасана на север, вдоль восточного склона. Хребет же разрезает ущелье реки. Если мы пойдем по нему, мы опередим наше воинство и встретим его на севере. Я дойду.

На лице дервиша отразилось сомнение, но выбор его был небогат, как лавки македонских купцов: либо идти с каким-то янычаром куда-то на север, либо оставаться тут и столкнуться лицом к лицу с падальщиками.

Они тронулись в путь по каменной пустоши, обожженной солнцем и продуваемой всеми ветрами. Русло реки оказалось сухим, наполненным грязью, и им приходилось беречь воду. Бекташ проковылял недолго и упал на горячие камни. Урхан-ага мог бы бросить его там, коршуны быстро распорядились бы этим мешком плоти, но он почему-то посадил бекташа себе на спину и потащил. И баул даже прихватил. Урхан-ага никогда не менял своих решений и двигался вперед подобно быку, бегущему с горного склона. Если начинал он что-то делать, остановить его было невозможно.

– Почему ты тащишь меня, многоуважаемый Урхан? – вопросил бекташ. – Я знаю, многие твои братья не любят дервишей из Ордена…

– Новые воины не бросают своих на поле брани.

– Что ж – похвально! Если мы останемся живы, я не забуду этого.

Урхан-ага промолчал в ответ. Новые воины никогда ничего не просят. Если что-то потребно им, они просто берут это. Но у новых воинов нет ничего своего. Все, что нужно, дает им Великий Султан.

Ночь стремительно пала на ущелье. Урхан-ага усадил бекташа на камни, нарубил неподалеку сухой колючки и запалил костер. Вокруг выли волки. Урхан-ага не боялся их, он и в одиночку мог справиться со стаей – волки чуяли это и близко не подходили, – а вот дервиш то и дело вздрагивал. Если бы не большая змея, которая решила попробовать тщедушного дервиша на зуб, они остались бы без трапезы. Но Урхан-ага отсек гадине голову ятаганом и зажарил тварь на огне. Бекташ сперва отказывался, но голод взял свое. Зато потом, когда оказалось, что мясо змеи нежно на вкус, благодарности его не было предела. Он отхлебнул какого-то пойла из фляги, извлеченной из баула, и начал изливать свое восхищение.

– Вот вы, многоуважаемый Урхан, просто образец воина, вам неведом страх, боль и сомнения, но при том вы сохранили представление о чести. Вас надобно ставить в пример для ачеми оглан, что только начинают службу. Вы – едва ли не лучшее из того, что удалось сотворить нам с братьями. Глядя на плоды трудов сих, понимаешь, что не напрасно прошла жизнь. Про таких сказал Хаджи Бекташ, да продлится слава его наравне со славою пророка Мусы[224], что всегда блистательно мужество их, заострен их меч и победоносны руки. И возложил на голову одного из первых твоих братьев рукав своего белого халата, который с тех пор свешивается с головы каждого из вас.

Бекташ, про которых говорили, что они слова лишнего пожалеют, разливался подобно майскому соловью в садах падишаха. Рядом с таким воином он мог не опасаться никого и ничего.

– Но я вижу, многоуважаемый Урхан усмехается?

– О нет, эфенди, просто слова ваши слишком лестны. Простой воин не заслужил их.

– Воинов украшает скромность. Но мне кажется, дело не в ней. Так в чем же?

– Многоуважаемый эфенди сказал, что мы, новые воины, являемся творениями рук его и его братьев. Нам же странно это слышать, ибо наши свершения сотворены нашими руками во имя Всемогущего творца неба и земли и ради славы Великого Султана, как и мы сами.