Не названа цена - Мария Дмитриевна Берестова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Юлания зашипела, поморщилась и подула на своё запястье, где тоже виднелся такой же ожог ровно там, где его пальцы к ней прикасались.
— Это… что?.. — хрипло переспросил ошарашенный архимаг, не понимая, что происходит.
Пальцы болели более чем натурально — словно он пытался потрогать горячую сковородку. Переведя взгляд на её руку и обнаружив и там повреждение, он нахмурился и первым делом попытался исцелить его магией — но не преуспел.
— Что ты наколдовала?! — взволнованно и сердито потребовал он объяснений. — Какой именно запрос, Юлания?!.
Она, морщась от боли, разглядывала свой ожог и молчала. Потом подняла на него глаза и спокойно уведомила:
— Не взломаешь, не надейся.
Ошарашенное лицо его исказилось гневом.
— Ну, такие глупости и взламывать не надо! — самоуверенно утвердил он, взмахивая рукой.
На руке из ниоткуда появилась перчатка.
С довольной ухмылкой он прикоснулся к её полному плечу, скрытому лёгким рукавом платья и… тут же с ругательствам руку отдёрнул.
Лицо Юлании искривилось от боли.
— Намерен теперь сжечь нас живьём? — со злостью уточнила она, делая шаг от него и задирая рукав, чтобы прикосновение ткани перестало приносить боль обожжённой коже.
— Что ты наколдовала?! — требовательно повторил он свой вопрос, дрожа от плохо сдерживаемой ярости.
— Ты никогда не узнаешь наверняка, — сладко улыбнулась она ему, торжествуя, — но прикоснуться ко мне ты больше не сможешь.
С минуту он стоял посреди её кабинета — остолбеневший, шокированный, совершенно выбитый из колеи.
Он был уверен, неколебимо уверен, что она просто играет в свою независимость и принципиальность. Что она дразнит его этой игрой, отстаивает свою самостоятельность, самоутверждается. Но что однажды эта игра ей надоест — и она снова будет принадлежать ему всецело.
— Судя по всему, — наконец, хрипло выговорил он, — это не дурацкая протестная попытка шокировать меня и полюбоваться результатами своей выходки, Лани?
— Ну что ты! — растянула она губы в фальшивой улыбке. — Дешёвые игры на публику — это твоя прерогатива, Лийр.
Сняв наколдованную перчатку, он снова с удивлением осмотрел вполне себе натуральный ожог.
Самообладание, видимо, уже вернулось к нему, потому что, когда он поднял на неё глаза, в них снова светилась уверенная насмешка.
— Вот как, Лани! — тягучим мягким голосом протянул он. — Была настолько не уверена в себе, что решила прибегнуть к магии? Приятно знать, — мурлыкающим тоном отметил он, — что я внушаю тебе столь сильное желание.
Лицо его отражало самодовольство; он действительно увидел в этой её попытке защититься страх уступить собственным чувствам, и был крайне доволен тем, что поймал её на этом. В том, что он однажды найдёт способ обойти сотворённое ею колдовство, он нисколько не сомневался.
Юлания приподняла брови и очень вежливо ответила:
— Жаль огорчать тебя, Лийр, но я действовала так только потому, что ты из тех мужчин, кто органически не способен воспринять отказ.
В глазах его мелькнуло яростное чувство.
— Не старайся, радость моя, — сложил он руки на груди, прожигая её язвительным взглядом. — Я знаю, что ты всё ещё любишь меня, — уверенно припечатал он.
Слова его, очевидно, задели Юланию. Прищурившись, она сделала шаг к нему.
— Я люблю не тебя, — огорошила она его. — Я люблю человека, которым ты когда-то был, — голос её был полон глубокой застарелой горечью. — Человека, которого ты методично, осознанно, по кусочкам убивал день за днём, и которого больше нет.
Он замер ледяной статуей. Казалось, он даже перестал дышать.
Когда он ответил, только губы шевелились на его мертвенном лице:
— Значит, ты никогда меня и не любила. Ты любила свою фантазию обо мне. И не смогла смириться с тем, — голос его набрал силу и ожил, — что я оказался не таков, как твоя фантазия. Ты не смогла принять того, что я стал собой, — с убийственной твёрдостью бросил он ей в лицо обвинение.
Ничто не дрогнуло в ней; спокойно она ответила:
— Ты не собой стал, Лийр. Ты стал рабом своих страстей.
Лицо его исказилось. Позабыв про свои обычные фокусы, он резко развернулся и направился к двери. Но, видимо, сказанные ею слова задели его так глубоко, что он не мог теперь уйти, не оставив за собой последнее слово.
Он яростно обернулся:
— Как удобно, Лани, что это ты определяешь, что именно для меня значит «быть собой», да?
Его провокация в цель не попала.
Она медленно покачала головой, затем подошла к нему.
— Я прекрасно помню, что для тебя значит «быть собой». Слишком хорошо помню, — она вскинула на него серьёзные, полные тоски и боли, глаза.
Они стояли теперь так близко, что между ними едва ли можно было поместить ладонь; но, хотя близость такого рода грозила им нечаянно получить новые ожоги, ни один не отодвинулся.
— И буду помнить всегда, — продолжила свою мысль Юлания, глядя ему в глаза — словно пытаясь найти там то, чего там давным-давно уже не было, но что она отчаянно, вопреки логике, всё же надеялась найти. — И, знаешь, я отдала бы всю свою жизнь за то, чтобы хоть на день вернутся в то прошлое, где ты ещё был собой.
Он не выдержал — ни её слов, ни её взгляда.
Лицо его исказилось совершенно зверским образом; он шевельнул губами, словно пытался что-то сказать, но ни звука не вырвалось из его груди.
Развернувшись, он ринулся наружу, за дверь — как все простые смертные, без обычных своих трюков с внезапным исчезновением.
Она прикрыла за ним дверь и тяжело привалилась к ней лбом.
По щекам её струились горькие слёзы.
Глава десятая
— Илия, постой! — остановил её голос Леона, когда она шла по коридору.
Она обернулась.
— Как удачно получилось! Позволь мне представить тебя моим родителями, — улыбнулся он, оборачиваясь на стоящую за его спиной пару.
Илия чуть покраснела от смущения и подошла. Вот уж чего она никак не ожидала — так это встретить родителей Леона в управлении!
Она успела представить Леона своей семье — уже как жениха — и всё прошло чрезвычайно благополучно, словно Леон уже давным-давно был частью их семьи. Но вот с его родителями она пока только собиралась познакомиться.
Леон — с радостной гордой улыбкой — представил их друг другу.
— Очень, очень рада! — заверила мать, пылко пожимаю руку Илии. Та зарделась ещё сильнее.
Отец лишь сухо кивнул, оглядев её розовые волосы с заметным неодобрением и послав Леону взгляд: «С кем ты связался?»
Леон этот взгляд невозмутимо
