Военные мемуары. Призыв, 1940–1942 - Шарль Голль

Не владея, к сожалению, достаточно хорошо английским языком, я обычно выступал по-французски. Но тотчас же за дело брался Сустель. Моя речь, заранее переведенная, распространялась среди присутствовавших. Печать и радио Англии и США сообщали основное содержание моих речей. Что касается объективности, смею сказать, она мне казалась весьма умеренной со стороны американских газет, которые иногда подымали шум по поводу какой-нибудь моей фразы, вырванной из контекста. Тем не менее мои высказывания доходили до публики. Английские газеты никогда не искажали моих речей, хотя и не скупились на критику. Следует отметить, что печать латиноамериканских стран уделяла большое внимание моим выступлениям из любви к Франции, из уважения к «деголлизму», а может быть, и из желания доставить неудовольствие Соединенным Штатам. В целом, за исключением нескольких случаев напряженности в наших отношениях, когда мне запрещали выступать под предлогом «военной необходимости», я должен сказать, что союзные демократии всегда уважали свободу слова.

Я выступал перед англичанами еще до отъезда на Восток, весной 1941, в частности в «Фойлз литерери лэнчен клаб» и во франко-английской парламентской группе. После возвращения в Лондон, с сентября года и до июня следующего года, я последовательно выступай в «Международной прессе», перед рабочими, инженерно-техническим и руководящим составом танкового завода «Инглиш электрик» в Стаффорде, в «Королевском африканском обществе», в «Объединении иностранной печати», во «Французском клубе Оксфордского университета», в «Союзе говорящих на английском языке», в «Сити лайври клаб», в «Комитете общественного содействия национальной обороне», перед Муниципалитетом и видными гражданами Эдинбурга, на собрании, устроенном в парламенте для членов палаты общин. В мае 1942 я провел свою первую пресс-конференцию. 14 июля 1941, когда я был в Браззавиле, американская радиовещательная компания «Нэшнл бродкастинг корпорейшн» передала но всем своим радиостанциям мое обращение к американским слушателям. 8 июля 1942 радиокомпания «Коламбия» передавала по всей Америке приветствие по-английски от имени «нашего друга и союзника генерала де Голля». В центральном парке Нью-Йорка эту передачу слушала огромная толпа жителей во главе с мэром города Ла Гардиа. 14 июля я снова обратился с речью к американцам в связи с французским национальным праздником. Кроме этих важнейших выступлений, были и многие другие, находившие сочувственный отклик у слушателей, хотя я и вынужден был подчас говорить без подготовки. Так, меня приглашали муниципалитеты Бирменгема, Лидса, Ливерпуля, Глазго, Гулля, Оксфорда, Эдинбургский университет, Портсмутское военно-морское управление, военные судостроительные верфи в Брайаме и Кауэне, заводы Толбота, фабрики Хэрмлина, редакция газеты «Тайме» и, наконец, многочисленные неизменно любезные и доброжелательные клубы. Но если я иногда и варьировал тон своих выступлений, то я всегда развивал перед моими зарубежными слушателями одни и те же мысли и выражал один и те же чувства. Поражение Франции я объяснял устаревшей системой военной организации, которая существовала в начале войны во всех демократических странах. Жертвой этой системы стала Франция, ибо у нее не было такого защитного барьера, как океан, и потому, что ее в одиночестве оставили сражаться в авангарде. Я утверждал, что и под гнетом оккупантов французская нация продолжала жить глубокой и полнокровной жизнью и что она воспрянет вновь, исполненная воли к борьбе и жажды обновления. В качестве доказательства я приводил Сопротивление, которое росло как внутри Франции, так и за ее пределами. Но я говорил о том, что французский народ тем более чувствительно воспринимает отношение к нему союзников, что он был ввергнут в страдания и унижения, что гитлеровская пропаганда рисует перед ним перспективы восстановления страны, стремясь перетянуть его в лагерь тоталитарных государств, и что предательство Виши вырисовывается с тем большей очевидностью (ведь я должен был использовать все что мог), чем больше демократические страны будут уважать права Франции.

Именно в таком духе я выступил 1 апреля 1942 с речью, в которой поставил все точки над «i», чем вызвал резкие нападки. «Пусть не думают, заявил я, — что чудо, каким является Сражающаяся Франция, будет существовать вечно в таком виде… Все зависит от следующего: Сражающаяся Франция будет идти вместе со своими союзниками при том непременном условии, чтобы они шли вместе с нею…» Весьма недвусмысленно намекая на политику Соединенных Штатов, которые продолжали поддерживать отношения с Виши и вели какие-то темные дела с вишистскими представителями, я сказал: «Для демократических стран обращаться к людям, которые погубили свободу Франции и хотят учредить в ней режим по фашистскому образцу или его карикатуру, равнозначно привнесению в их политику духа злополучного Грибуйя[173], который бросился в воду, чтобы спастись от дождя…» Я добавил торжественно и грозно: «Во всем этом проявляется серьезное непонимание того доминирующего факта, который налагает отпечаток на весь французский вопрос, и который носит название — революция. Ибо Франция, преданная привилегированными группами и правящей верхушкой, свершает величайшую в своей истории революцию». И я восклицал: «Нельзя допустить, чтобы так называемый реализм в политике, который, идя от одного Мюнхена к другому, привел свободу на самый край пропасти, продолжал бы сводить на нет усилия и жертвы народов…»

Отныне наша точка зрения была установлена. «Свободной Франции» удалось внушить общественному мнению и правительствам, что она является не только бойцом за Францию, но и непреклонным защитником ее интересов. Это было достигнуто нами как раз вовремя. Ибо в начале лета 1942 создались условия для решающего перелома в ходе войны. Россия, устоявшая при первом ударе, перешла в наступление. Англия, несмотря на отправку многочисленных подкреплений на Восток, сосредоточила на своей территории значительные силы. Соединенные Штаты были готовы перебросить на Западный фронт спои свежие армии и грандиозные материальные запасы. И наконец Франция, хотя она и была разгромлена и порабощена в метрополии, а большая часть ее заморских владений пребывала в пассивности, все же была в состоянии ввести в решительный бой значительные воинские силы, ресурсы своей империи и силы движения Сопротивления. Подобно тому как при выходе на поле битвы широко развертывают боевое знамя, я весной 1942 дал имя Сражающейся Франции тому, что до тех пор звалось «Свободной Францией», и официально известил союзников об этом переименовании.