Смутные времена Лепрозория (СИ) - Вайя Ариса

— Потому ты и один, мой мальчик, — Ева покачала головой. — Ты не видишь в них тех, кем они являются. Для тебя они не ценнее вещи. Просто куклы на ниточках. И ты забываешь, что они точно такие же живые, как ты сам.

— Только ты можешь понять, что я испытываю. Какую ношу я несу, — он прижал руки к груди и болезненно поморщился. — А теперь ты бессмертна, ты и только ты сможешь понять меня и быть равной мне.

Ева улыбнулась:

— Ты так и не понял. Это тебе стоит быть равной им. И только тогда ты поймешь.

Он, опешив, лишь замотал головой.

— Повзрослей. Ты так и остался тем мальчишкой, что смог добраться до престола.

— Но мне нужна ты!

— Нет, — мотнула она головой. — Ты все можешь сам. Ты — всемогущ, мой милый. И все, что тебе мешает — это я. Память обо мне.

Вдруг поняв, к чему она клонит, он сделал шаг назад.

— Ты не посмеешь…

Она только печально вздохнула.

— Ты не посмеешь!

И она заговорила, и голос ее зазвенел струнами небытия:

— Забудь обо мне. Позабудь Еву и все, что нас связывало. Словно этого не было никогда. И живи дальше. Так, как искренне хочешь ты, — она перевела дух. — Так я хочу…

— Нет…

— … Так я велю…

— Нет!

— Вместо довода будь моя…

— НЕТ!

— … воля!

Он замер, будто громом пораженный. Помотал головой, будто сопротивляясь проклятию, и болезненно улыбнулся.

— Знаешь, Ева, — тихо сказал он. — Я пока еще помню тебя. И помню все, что когда-либо нас связывало. И я не прощаю тебя.

— Это честно, — кивнула она.

— И я хочу, чтобы ты хоть на мгновение, но почувствовала всю ту боль, что чувствовал я веками, когда искал тебя. Вот это — будет честно, — горько усмехнулся он.

Самсавеил рукой обвел алую кровь на ее одежде и руках.

— Мы же с тобой помним, чья она. И помним, почему тогда ты так осерчала. Я надеюсь, твои чувства были так же сильны, как мои.

Она сжала в мокрых от крови руках платье, измазываясь еще сильнее.

— И мы оба знаем, что он жив, — улыбнулся он. — И мы оба знаем, что ты наверняка хочешь встречи с ним. Но…

Она шагнула назад.

— Да, ты все верно поняла, — с усмешкой кивнул он.

И теперь уже его голос звенел и жег.

— Увидя его — не узнаешь; услышав — не признаешь; если кто укажет на него — забудешь; найдешь его сердце — не вспомнишь; коснешься его — не признаешь; заговорив с ним — не узнаешь. Ты вовек его не сыщешь. И никто тебе не поможет. Так я хочу. Так велю. Вместо довода будь моя воля. Прощай, Ева. И вечно помни обо мне. Ты заслужила.

#38…и все через сердца проходят наши

Самсавеил ушел.

Без крыльев.

Без оков.

Без воспоминаний о Еве.

Он бесшумно поднялся по ступеням, обвел взглядом вбитые в плиты копья, изнутри которых иногда вырывался тихий стрекот, и равнодушно прошел мимо них.

— Я провожу его на всякий случай, — Тайгон торопливо поднялся со своего места и последовал за ним.

Ева, разом обессилев, рухнула на подломившихся ногах. Райга подхватил ее у самого пола и бережно усадил на холодные мокрые плиты.

— Ушастая, — бросил он через плечо, — принеси новую одежду и еду. Что-нибудь легкоусвояемое.

И Тора убежала, сорвавшись с места.

Верховный шисаи, оставив Еву, убрал с борта ванны детскую черепушку, сердце и яблоко — все они вернулись в старый ларец. Подойдя ко второй ванне, он провел рукой по воде — от шести крыльев всемогущего не осталось даже пера. Знал ли, всезнающий, когда лечил их, что ему придется расстаться с ними навсегда? Хорошие были крылья.

Он зачерпнул рукой воду и поднял ее на уровень глаз. Священная вода, всегда имевшая лиловый оттенок, после ритуала стала совершенно прозрачной. Райга удивленно хмыкнул и выплеснул ее обратно.

Во второй ванне тоже была обычная вода.

Ева провела рукой по белоснежному кимоно. Кровь расползлась по мокрой ткани, окрасив его в кроваво-розовый. И черные паучьи руки смотрелись на нем чужеродными. А вот волосы, как смоль, были будто те же самые — тяжелые и толстые от краски и странно пахнущие лавандой.

Согнув и разогнув пальцы, Ева задумчиво покачала головой — пальцы шевелились, будто на шарнирах, и на каждое движение внутри них что-то чавкало.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Тора сбежала по ступеням, громко клацая когтями, всучила брату одежду и закрытый котелок, от которого тянуло жаром огня, и бросилась в объятья Евы. Охватила ее, вжала в себя, уткнувшись в плотный ворот.

Ева запоздало положила руки ей на спину и легко погладила по стальным пластинам доспеха.

— Тш-ш, котенок, — прошептала она, тепло улыбаясь.

— Прости меня! Я все испортила! — взвыла Тора, вытирая подступившие слезы о белоснежное кимоно. — Я хотела как лучше, я не знала, что он так поступит! Прости меня, пожалуйста!

— Маленький мой демон-хранитель, — Ева погладила ее по основанию кошачьих ушек, — ничего страшного не произошло. Не печалься так.

— Я подвела тебя…

— Ты сделала больше, чем я смела бы просить, — покачала Ева головой.

— Это не я, это Райга, — Тора махнула рукой в сторону брата. — Это он ритуал провел. Он Самсавеила победил. Не я.

Ева отняла ее от плеча и, обхватив ее лицо ладонями, погладила по скулам большими пальцами.

— Но все — благодаря тебе и только тебе. Твоему упорству, твоей верности и преданности, — улыбнулась она. — Я жива только благодаря тысяче твоих усилий и мириаде твоих крохотных побед.

— Правда? — урывками вздохнула Тора.

— Спасибо, — Ева притянула ее ближе и нежно поцеловала в лоб. И вытатуированный третий глаз засиял ярче. — За все спасибо, котенок.

— Это было не сложно, — смущенно прошептала Тора.

— Совершенно не сложно. Просто невозможно, — Ева снова крепко обняла ее и покачала в руках. — Спасибо за все-все, что ты сделала за все эти жизни. Твоя доброта — высшее благо во всей моей жизни. В любой из моих жизней.

— Ну что ты… не за что…

— Ушастая, — резкий оклик будто выдернул кошку из дремы. — Научись принимать благодарность, а?

Тора пряднула ушами и тихо прошептала:

— Пожалуйста.

— Могу ли я еще кое-о-чем попросить тебя? — спросила Ева.

— Конечно!

Ева отстранилась и перевела взгляд на ларец, из-под которого капала священная вода.

— Верни его в Райский сад, если тебе не сложно.

Тора растерянно помотала головой:

— Да, хорошо. Мне как раз пора возвращаться.

— Спасибо, — улыбнулась Ева.

Кошка, неловко поднявшись, подошла к ларцу и подняла его. Вода тут же перестала сочиться со дна.

— Тогда я пойду, пожалуй, — она шаркнула лапой и посмотрела на Райгу, будто спрашивая разрешения.

Верховный шисаи кивнул:

— Я напишу тебе.

Тора улыбнулась и, коротко кивнув, ушла.

***

Ева осторожно стянула с пальцев паучью шкуру.

Черная перчатка из твердого панциря противно хлюпнула, выпуская белоснежные руки в паутине черных сосудов.

Паучиха медленно сжала и разжала пальцы, будто у шарнирной куклы. Без панциря они были не так послушны. Ева поморщилась и принялась зубами стягивать вторую перчатку.

Райга, отставив вещи и котелок, присел рядом и пальцем указал на ноги, спрятанные в подоле. Ева вытянула их, вынув из-под кимоно.

— Знаешь ли ты, что произошло за время твоего… даже не знаю… сна?

— Это было небытие. Но в принципе можно назвать и сном, — задумчиво покачала головой Ева. — И я совершенно не знаю, что у вас происходило.

Райга потянул твердый панцирь на себя, ожидая его сопротивления — на живых пауках он сидел крепко. Но тот только чавкнул, отлепляясь от плоти.

— Но я, как бы это сказать, — она покрутила рукой, подбирая слова, — со временем вспомню.

— То есть, я могу не рассказывать? — кот стянул панцирь, будто тонкий сапожок, и заглянул внутрь. Пусто, только полупрозрачная пленка ошметками тянулась от сочленения к сочленению.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Лучше расскажи, мне интересно будет сравнить твою реальность и общую.