Цитадель Гипонерос - Пьер Бордаж

Мрачная атмосфера комнаты начинала нервировать экзарха. Помимо отвращения, которое вызывали в нем эти полутрупы, он не чувствовал ничего, кроме пагубного желания в отношении девочки и полного безразличия к мужчине и двум женщинам. Теперь он с нетерпением ждал момента, когда поднимется к волнам океана гомона и сумятицы, что заполонял епископский дворец. Ему непременно придется лавировать среди покушений, заговоров, интриг, ревности, вероломства, но по крайней мере он будет ощущать жизнь.

Через мгновение, которое его секретарю показалось нескончаемым, муффий наконец отбросил неподвижность и встал. Он не пытался скрыть или отереть слезы на ресницах, его голос эхом отозвался от стен комнаты:

— Разве ты ничего не ощущаешь, мой дорогой Адаман?

Адаман Муралл замер, притворился, что вслушивается, затем медленно покачал головой. И так всегда, как нитка с иголкой — проникновенное «ты» и вопрос, вечно один и тот же вопрос, на который он вечно давал один и тот же ответ:

— Никаких внутренних голосов не снисходит ко мне, Ваше Святейшество! Я всего лишь ничтожный слуга Крейца, один из безымянной массы, наводняющей вашу обитель…

— Крейц взирает не на звания, но на достоинства.

— Тогда, полагаю я, мои достоинства невысоки, ибо он со мной не заговаривает!

— Переставайте прибедняться, дорогой мой Адаман, и учитесь слушать душой.

Раздраженный секретарь предпочел сменить тему.

— Что сталось с Тиксу Оти с Оранжа, предположительным отцом этой девочки?

— Он исчез. Одни утверждают, что он мертв, другие — что тронулся рассудком и скитается из мира в мир, третьи — что он укрылся в параллельной вселенной, готовя свое триумфальное пришествие. Его последователи называют его Шри Лумпа или Шри Лумба, на языке аборигенов планеты Двусезонье — «сеньор Ящерица».

— Он так и не появился? Его сторонники ни разу не пытались вызволить четырех крио?

— Как раз на это втайне надеялся сенешаль Гаркот, когда больше стандартного года выставлял саркофаги Найи Фикит, ее дочери и двух жерзалемян на публичное обозрение в зале древнего сеньериального дворца. Но то ли потому, что воинов безмолвия не осталось, то ли потому, что им не свойственны магические способности, приписываемые простонародьем, только сети сенешаля остались пусты, и он наконец согласился на мою просьбу.

— Но почему же, Ваше Святейшество, вы изо всех сил старались заполучить этих жутких замороженных тварей?

Муффий сделал несколько шагов между прозрачными саркофагами под негромкое гудение постаментов-консерваторов. Несколько секунд он внимательно приглядывался к лицу Афикит Алексу, словно пытаясь разгадать ее тайну.

— Воины безмолвия — антикрейциты, враги Веры, Истинного Слова, и оттого за ними следует присматривать нам, — отвечал он нейтральным тоном. — Кроме того, мы решили безотлагательно изъять их из вида любопытствующего населения, от природы склонного следовать еретическому примеру. И, в конце концов, я хотел посматривать на них лично, чтобы укреплять собственную решимость и не поддаваться искушению проявить снисходительность…

Адаман Муралл подозревал, что его августейший собеседник не говорил ему правды, или, точнее, не отклонялся от официальной версии, призванной успокоить окружающих. Он внезапно осознал, что муффий, чей разум, в отличие от его собственного, казался непроницаемым для ментального обыска, использовал его, чтобы увести своих врагов по ложному следу. От этого понимания во рту появился горький привкус. Он-то с поразительной наивностью верил, будто Барофиль Двадцать пятый одарил его своей дружбой и уважением потому, что их связывало общее происхождение, и что вдали от родного мира сопланетники привечают и ценят земляков, а тут до него дошло, что он был лишь разменной пешкой в игре с расплывчатыми, непонятными правилами.

— Вы так побледнели, мой дорогой Адаман…

Экзарх призвал все свои скудные навыки ментального контроля, чтобы насколько возможно замаскировать охватившее его смятение.

— Меня подташнивает от запахов крионики… — пробормотал он.

Теперь он понимал, что будет заложником до конца своих дней, заложником «Маркитоля», заложником кардиналов и викариев, заложником своих порочных позывов, заложником сетей торговцев плотью… Малыш Адаман Муралл, своенравный и беспечный сирота из Дуптината, окончательно погиб.

Хор послушников выводил благодарственное песнопение; муффий тем временем оглядывал присутствующую публику. Понтификальную ложу, которой управлял сам, он остановил под скульптурным потолком нефа.

Свет Розового Рубина, солнца первого дня, струился сквозь готические витражи и ниспадал багряными колоннами на мраморные плиты центрального прохода. Еще свежий воздух первой зари наполняли тонкие ароматы ладана.

Несколько тысяч постоянно живущих в Венисии кардиналов красно-пурпурным половодьем затопили ряды, ближайшие к алтарю, подле которого трое из их числа отправляли службу первого утра. Затем следовали пролеты, заполненные придворными, где великие сиракузские семьи перемежались согласно сложному протоколу, ключи к которому кое-как хранили в памяти лишь пара или тройка знатоков. За места позади бились представители профессиональных гильдий и второстепенных семей, которым за привилегию раз в две недели посещать службу в главном храме приходилось щедро платить экзархам, ответственным за сидения и краткосрочные льготы… И, наконец, скаиты собрались у задней стены, между опорными колоннами. Хотя большинство из них облачились в белые бурнусы защитников, среди них, вероятно, удалось бы сыскать какого-нибудь стирателя или инквизитора, нанятого с недобрыми умыслами великими придворными семействами, кардиналами или чьими-нибудь представителями.

Во второй летающей ложе (единственной, кроме ложи муффия, которой дозволялось проникать внутрь здания) укрылись Император Менати, его супруга дама Аннит Пассит-Паир, их дети — двое мальчиков и девочка (всем троим по два года и семь месяцев, все зачаты одновременно методом ex-utero-in-vitro[4]), — и три гувернантки.

Муффий различал на фоне полумрака ложи одутловатое лицо младшего из Ангов, чьи потухшие глаза походили на бездонные колодцы. После судебного процесса и долгих пыток дамы Сибрит, прежней императрицы, Император Менати прекратил все прямые отношения с Непогрешимым Пастырем и ограничивался посылкой к нему приближенных, когда светская власть бывала вынуждена объединить усилия с властью духовной. Барофиль Двадцать пятый подозревал, что за организацией кое-каких из покушений в коридорах епископского дворца стоял именно он.

Поговаривали о повелителе вселенной, что он дурманил себя бесконечной вакханалией, что требовал от горничных и придворных дам ходить обнаженными под накидками или платьями — чтобы он мог ими овладевать в любое время дня и ночи, что не знал меры с мегастазами — химическими препаратами для умножения числа совокуплений, — что подталкивал свою супругу даму